Роман с Блоком - Никита Филатов Страница 9

— Степан Петрович, как, не возражаете, если мы еще немного просто побеседуем? Без протокола?

— Отчего же не поговорить? — пожал плечами Белецкий. — Всегда пожалуйста…

— А вы не возражаете, товарищи? — на всякий случай обернулся к двери председатель Чрезвычайной следственной комиссии.

— Валяйте… — переглянувшись с надзирателем, разрешил представитель солдатского комитета. Особенных инструкций, как себя вести, ему не дали, а до ужина и до вечернего заседания было еще далеко.

— Скажите, Степан Петрович, вот, по вашему мнению… — в очередной раз поправил пенсне Муравьев, — в какой степени департамент полиции был осведомлен о подготовке революционных выступлений в Петрограде?

— Я полагаю, что хорошо осведомлен… постоянных секретных сотрудников в рабочей среде департамент полиции имел вполне достаточно.

— А в армии?

— Разумеется, настроения в армии также не могли не вызывать беспокойства, — кивнул Белецкий. — Мне известно доподлинно, что господин Протопопов, который не доверял сведениям контрразведки, хотел восстановить в войсках постоянную секретную агентуру, уничтоженную еще в тринадцатом году. О чем и докладывал царю. Несмотря на высочайшее согласие, департамент полиции не успел завести постоянных сотрудников в армии, однако сведений к нам и без этого поступало достаточно.

— Почему же полиция все-таки не приняла меры к предупреждению народных выступлений?

— Отчего же не приняла? — с некоторой профессиональной обидой ответил Белецкий. — Непосредственным результатом этого стал арест так называемой Рабочей группы, который состоялся, если мне память не изменяет, в конце января. Об этой ликвидации охранное отделение составило секретный доклад, мне его предъявляли на первом допросе… В этом докладе указывается, что представители группы организовали и подготовляли демонстративные выступления рабочей массы столицы на 14 февраля, с тем, чтобы заявить депутатам Думы свое требование незамедлительно вступить в открытую борьбу с ныне существующим правительством и верховной властью. И признать себя впредь до установления нового государственного устройства временным правительством… Материал, взятый при обысках, насколько мне известно, вполне подтвердил изложенные сведения, вследствие чего переписка по этому делу была передана Прокурору Петроградской судебной палаты. Кроме того, были обысканы и арестованы четыре члена пропагандистской коллегии Рабочей группы, у которых достаточного материала для привлечения их к судебной ответственности не было обнаружено. Тем не менее они были признаны лицами, безусловно, вредными для государственного порядка и общественного спокойствия, и департаментом было предложено выслать их из Петербурга под гласный надзор полиции.

— Что же, по-вашему, послужило непосредственным поводом для выступлений?

Белецкий ответил, казалось, почти не раздумывая:

— В Петрограде внезапно распространились слухи о предстоящем, якобы, ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба — взрослым по фунту, малолетним в половинном размере. Это вызвало усиленную закупку публикой хлеба, очевидно, в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве двадцать третьего февраля вспыхнула забастовка, сопровождавшаяся уличными беспорядками. Правительству в ответ пришлось принять решительные меры, поэтому в ночь на двадцать шестое февраля было арестовано около ста членов революционных организаций, в том числе пять членов Петроградского комитета Российской социал-демократической партии. Тогда же, на собрании в помещении Центрального военно-промышленного комитета были арестованы еще два члена Рабочей группы, ранее избегнувшие задержания…

С точки зрения Блока, успевшего поработать с материалами Чрезвычайной следственной комиссии, департамент полиции при царе оставался единственно живым организмом, учитывавшим внутриполитическую ситуацию в России и степень ее опасности для разваливающегося государственного организма. Но умирающая власть не слышала, не могла, да и не хотела слышать тревожных докладов Охранного отделения, которые характеризовали общественное настроение. И это при том, что очень многие в придворном окружении считали, что самодержец обязан проявить свою волю и свою власть для подавления беспорядков. С их точки зрения, волнения солдат и рабочих Петрограда оказались огромной поддержкой кайзеру Вильгельму, и в Берлине, должно быть, царила вполне объяснимая радость…

Словно прочитав мысли Блока, председатель Следственной комиссии задал следующий вопрос:

— Степан Петрович, что вы лично думаете по поводу распространения в определенных кругах слухов о роли германской или австрийской разведок в свержении самодержавия?

— Видите ли, Николай Константинович… — умный Белецкий из самой постановки вопроса безошибочно догадался, какого именно ответа от него ожидают, и продолжал: — Господин Гучков сказал как-то, что даже если бы нашей внутренней жизнью и жизнью нашей армии руководил германский Генеральный штаб, он не создал бы ничего, кроме того, что создала русская правительственная власть. И при этом, как стало известно полиции, еще весной шестнадцатого года Протопопов, бывший тогда товарищем председателя четвертой Государственной думы, имел в Стокгольме тайную беседу с советником германского посольства Варбургом. С той целью, чтобы нащупать почву для заключения мира…

Муравьев посмотрел на секретаря, убедился, что Блок ничего не записывает, и задал следующий вопрос:

— Означает ли это, что департамент полиции так и не обнаружил никаких признаков иностранного вмешательства?

Степан Петрович ответил, хотя и не сразу:

— Мне известно только, что в самый разгар беспорядков… простите… в самый разгар революционных выступлений в Мариинском дворце находились какие-то посторонние лица, которые всю ночь хозяйничали в канцелярии Совета министров. Просматривали и выносили куда-то бумаги секретного характера. Ввиду этого, опасаясь разгрома служебного кабинета на Мойке, военный министр даже распорядился уничтожить в печах и в камине еще накануне приготовленные для сожжения документы. В частности, некоторые дела особого совещания по снабжению армии и флота и по организации тыла, секретные шифры, ленты и подлинные телеграммы о положении в Петербурге… Часть из этих бумаг не имела копий, так что теперь восстановить их возможно только по памяти… или совсем невозможно.

Николай Константинович удовлетворенно кивнул — материалы Комиссии полностью подтверждали слова бывшего директора департамента полиции. Только позавчера Блок отредактировал показания бывшего военного министра, в которых генерал Беляев сослался на то, что «руководился опасением, чтобы тайные бумаги не попали в руки громившей толпы, среди которой могли быть злонамеренные лица». В два часа дня, узнав, что громят его частную квартиру на Николаевской, по совету морского министра, сидевшего у себя в штабе, он перешел в Генеральный штаб, где его уже искали ночью, чтобы арестовать…

Прежде чем задать следующий вопрос, председатель Комиссии незаметно и быстро взглянул на двух нижних чинов из крепостного гарнизона, по-прежнему куривших возле двери: