Око Гора - Кэрол Терстон Страница 77

День 3-й, третий месяц всходов

Сегодня Мена принес новость о том, что Сенмут приезжает в Уасет, чтобы нанять врачей для своего Дома Жизни.

– Теперь, когда Фараон приказал рисовальщикам рисовать по-старому, – заметила Асет, – ему придется искать подходящих людей в другом месте. Хоремхеб даже распорядился, чтобы перекрасили стены Дома Торжества моего деда.

Мена взволнованно посмотрел на меня, так как раньше она никогда не называла Аменхотепа Великолепного своим дедом, по крайней мере – при нас.

– Не в покоях его жены, – сказала ей Небет. – Мутнеджмет это запрещает. – Сейчас дочь Мены готовится стать одной из фавориток, которая будет прислуживать Царице, так что она появляется у нас не так часто, как раньше. В свои одиннадцать лет она очень похожа на мать, но все остальное в ней индивидуально – особенно улыбка, в которой сочетаются загадка и чувственность. Асет говорит, что Небет живет в месте, которое обустроила сама, а это – такое же хорошее объяснение, как и любое другое.

– Фараон лишь пытается восстановить должное уважение наших законов, – постарался объяснить Мена, – чтобы очистить Две Земли от коррупции, которая скоро доведет нас до нищеты.

– Одно дело – вводить справедливые законы и честную оплату за день труда, – спорила Асет, – а подрезать птицам крылья – это другое.

– По крайней мере, работа есть у всех. – Если Мена и защищался упрямо, то это из-за верности своему Генералу, который назвал его Главой Врачей Фараона. Но я не критикую политические ходы своего друга. За то, что он остается честен сердцем, вопреки двуличию, которое популярно вокруг трона, я отчасти благодарю его жену и ту любовь, которую они до сих пор питают друг к другу.

– Лишь потому, что пытается скрыть правду, – настаивала Асет, которая была так же несгибаема. – Приказал вырезать на стене имена Фараонов. Но в списке недостает не только имени Еретика. Еще он вычеркнул Осириса Тутанхамона и Сменхкару. А если ее никогда не было, то кто же я? Видение, явившееся некому жрецу, который белены объелся?

День 16-й, первый месяц засухи

Я засунул за пояс передника свиток, который унес с собой прошлым вечером, но чтобы поговорить с Асет, пришлось ждать, когда Нофрет оставит нас. Тогда я просто развернул свиток и спросил:

– Как они попадают на ту сторону реки? То, что он мог оказаться в руках дворцовой стражи, я еще могу списать на шутки богов. Но ведь один из друзей Сенмута, собравшихся в «Глиняном Кувшине», чтобы отпраздновать его возвращение, сказал, что узнаёт, чьих рук это дело!

– А мне откуда знать? – ответила Асет, не поднимая на меня глаза.

– Мы с тобой столько знакомы – и ты будешь мне лицемерить? – Я прикусил язык, чтобы не спросить, почему в последнее время наши отношения так натянуты и неуклюжи, но она наконец посмотрела на меня:

– Я не нарочно. Я просто не хочу, чтобы ты винил Тамин или Нефрет в том, что они относят свитки на рынок. Им просто нужно что-нибудь, над чем можно посмеяться с друзьями. – Ипвет наняла еще женщин, которые помогали ей делать сандалии, поскольку спрос очень вырос, так что Тамин нужен теперь еще один помощник, чтобы их продавать.

– Не вижу в этом ничего смешного. Рассказ не только резкий, но и бунтовской. – Я был не совсем честен, поскольку даже самый злой зверь у Асет может выглядеть комично – всего лишь за счет того, как он сгибает лапу или поднимает бровь. Но в последнее время ее мысль стала острее, и эти рассказы в рисунках стали кусаться, как не кусались раньше. Там изображался огромный бабуин в развевающейся мантии, а уши у него были вытянуты, как у той фигуры из кварцита, которая некогда стояла перед гробницей Аменхотепа Великолепного, – пока Хоремхеб не передвинул ее к своей гробнице. Рядом с ним на задних лапах стояла большая крыса и щелкала кнутом над стадом козлов, чьи ноги были скованы деревянными колодами, как у заключенных. Бабуин расчищал себе путь топором, одному козлу отрубил ногу, второму ухо, третьему нос, а за ним текла кровавая река, которая потом разливалась в обе стороны на зеленые поля.

– Люди видят в рисунках то, что им хочется.

– Они видят именно то, что ты туда вкладываешь! – То, что я, разозлившись, поднял голос, удивило меня самого даже больше, чем Асет, но она все равно не перестала защищаться.

– Отрубать руку человеку, ворующему хлеб из-за того, что голодны его дети – варварство. Если я не скажу этого, то кто скажет? Чисто выбритые люди вроде моего отца? – Она покачала головой. – Если делаешь такое во имя бога, то поступок не становится маат.

Я не мог не согласиться, и Асет это знала, но это не умаляло опасности, которой она подвергалась.

– Еще несколько рисунков, и ты сама потеряешь руку, – предупредил я, намереваясь этим закончить разговор. Но моим языком завладела уязвленная гордость. – Ты что, считаешь меня таким… надоедливым? В последнее время кажется, что ты…

Ее левая рука шевельнулась, словно она хотела потянуться ко мне, но потом замерла.

– Мой язык сковывает страх разочаровать тебя, оказаться не тем, чего ты от меня ждал, потому что я совсем не та, за кого ты меня принимаешь, и никогда не смогу такой стать. Кого ты видишь, глядя на меня – невинную девочку, не знающую коварства и злых намерений? – Она покачала головой. – Как так может быть? Я дочь своей матери. По меньшей мере, в этом у меня нет выбора.

– Ты ни в чем не похожа на женщину, давшую тебе жизнь, ни по природе, ни по замыслам, – уверил ее я. – Иногда мне кажется, что ты о других больше заботишься, чем о себе. Маленькая девочка с больным бедром, неуклюжий Рука, гончар Реш – все раскрываются перед тобой, как цветы перед солнцем, потому что ты одариваешь их добротой и любовью. Даже собак уличных. – От этих слов в уголке рта у нее появилась улыбка, которая придала мне смелости выпустить последнюю стрелу. – Не забывай, что ты еще и дочь своего отца. Если тебе нужно доказательство, достаточно взглянуть в зеркало. – Улыбка засветилась уже и во взгляде. – Интересно, в чем же секрет этих синих глаз? – задумчиво произнес я, чтобы поддержать улыбку. Но Асет восприняла вопрос серьезно.

– Ты же не веришь во всю ту чепуху о том, что твердые части тела – от отца, а мягкие – от матери! – упрекнула меня она. – Узахор сказал мне однажды, что у матери его отца были голубые глаза. А у ее детей не было. И у внуков тоже. Если у меня глаза от отца, почему у бабушки Узахора не было детей с глазами, как у нее самой?

Я пожал плечами и развел руками, ибо ответить мне было нечего. Но сведения, которые она раскрыла так беззаботно, подтвердили мои предположения: Узахор был отцом Рамоса. И действительно, это объясняет, что Асет получила в наследство не только богатую коллекцию свитков Узахора, но и его дом на западе Уасета, и таким образом сама стала богатой женщиной. Пока дом пустует, за ним приглядывает один из верных слуг старика, и это служит постоянным напоминанием о том, что Рамос без проблем найдет дочери выгодную партию. Уже пять месяцев прошло с тех пор, как Асет отпраздновала свой пятнадцатый день рождения, и два года с тех пор, как Узахор прошел через тростники.