Артур Конан Дойл. Долина Ужаса. Эдгар Уоллес. Совет юстиции - Эдгар Уоллес Страница 74

«…ближайшее время. Великий визирь сообщил корреспонденту “Эксчендж”, что сооружение линии будет ускорено…»

Неожиданно лениво выползающая из машины лента возбужденно зажужжала, пару раз судорожно дернулась, освобождаясь от незаконченного предложения. А потом:

«Сегодня в Лондоне был арестован предводитель “Четверых благочестивых”…»

Чарльз бросился в редакторскую.

Без лишних церемоний он ворвался в кабинет, едва не сорвав с петель дверь, и повторил сообщение, выданное маленькой машинкой.

Седовласый редактор выслушал новость с серьезным лицом, и указания, которые он роздал в течение следующих пяти минут, заставили на ближайшее время забыть о покое человек двадцать-тридцать ни в чем не повинных людей.

Создание «истории» «Четверых благочестивых» началось с нижних ступенек интеллектуальной лестницы сотрудников газеты.

– Эй, мальчик! Мне нужна дюжина такси. Живо!.. Пойнтер, звоните репортерам в… Наберите клуб «Лэмбс» – О’Махони или кто-нибудь из наших молодых талантов может быть там… В подвале стоят пять набранных колонок о «Благочестивых», срочно уберите их, мистер Шорт… Иллюстрации! Хм… Хотя позвоните Массонни, пусть зайдет в полицейский участок, может, найдет там кого-нибудь, кто даст словесный портрет, – пусть сделает набросок… Чарльз, принимайтесь за работу, мне нужна сильная статья.

Никакой суеты или суматохи, все, что происходило в редакции, больше всего напоминало слаженную работу экипажа современного военного корабля, когда поступает команда «приготовиться к бою». Двух часов на то, чтобы подготовить материал для печати, оказалось вполне достаточно, и никого не потребовалось подгонять.

Позже, с неумолимым ходом часов, одно за другим к редакции газеты стали подлетать такси, из которых выскакивали бойкие молодые люди и буквально впрыгивали в здание газеты. А еще позже, когда наборщики уже замерли в тревожном ожидании перед клавиатурами линотипов, появился Гарретт с огрызком карандаша и целой кипой тонкой писчей бумаги в руках.

Среди прочих изданий подобного рода «Мегафон» сиял, привлекая читателей (я цитирую ядовитое замечание редактора раздела новостей газеты «Меркурий») «страницами, кричащими, как клетчатый жилет букмекера».

Именно «Мегафон» разжег огонь общественного интереса, и именно эта газета несет главную ответственность за то, что огромные толпы собрались перед зданием Гринвичского полицейского суда и заполонили подножие Блэкхит-хилла, пока шел обязательный предварительный допрос Манфреда.

«Джордж Манфред, 39 лет, не работающий, проживает в Хилл-Крест-лодж, Сент-Джонз» – такими прозаическими словами он был представлен миру.

Скамья подсудимых, огороженная стальными решетками, выглядела весьма необычно. Внутри был поставлен стул для арестованного, которого охраняли так, как не охраняли еще ни одного из преступников. Для Манфреда была приготовлена специальная камера, и вопреки правилам, к нему приставили дополнительных надзирателей. Фалмут не хотел рисковать.

Обвинение основывалось на одном малоизвестном деле. Много лет назад некто Сэмюель Липски, известный в Ист-Энде фабрикант, издевавшийся над своими работниками, был найден мертвым с запиской, из которой следовало, что он стал жертвой правосудия «Благочестивых». На основании этого Министерство финансов подготовило дело для уголовного преследования. Дело это было очень тщательно проработано, снабжено массой убедительных улик и положено в стол до того времени, когда будет арестован кто-нибудь из «Четверых благочестивых».

Взявшись перечитывать тысячи газетных вырезок о предварительном допросе и суде над Манфредом, я был поражен полным отсутствием каких-либо необычных особенностей, которые можно было ожидать от суда, ставшего настоящей сенсацией. Обобщая показания, данные во время слушания дела дюжиной свидетелей, их содержание можно свести к следующему:

Полицейский:

– Я обнаружил тело.

Инспектор:

– Я прочитал записку.

Доктор:

– Я дал заключение о смерти.

Некий господин с заметным акцентом и легким косоглазием:

– Липски, я знать его. Он был короший человек и вел дело с коловой.

И так далее.

Манфред отказался признать себя виновным или заявлять о невиновности. За все время, пока шел суд, он заговорил лишь раз, когда ему был задан протокольный вопрос.

– Я готов принять любое решение суда, – спокойным голосом произнес он. – От того, признáю я себя виновным или невиновным, мало что зависит.

– В таком случае я запишу, что вы заявляете о своей невиновности, – сказал судья.

Манфред с поклоном ответил:

– Как вашей чести будет угодно.

Суд над ним состоялся седьмого июня, но в тот день, прежде чем его вывели из камеры, к нему наведался Фалмут.

Фалмуту было трудно понять свои чувства к этому человеку. Он и сам толком не понимал, доволен он или огорчен тем, что судьба отдала ему в руки это грозного преступника.

Вообще он чувствовал себя с ним так, будто ощущал его превосходство, как подчиненный рядом с начальником, но объяснить этого не мог.

Когда железная дверь камеры открылась, чтобы впустить сыщика, Манфред читал, но, отложив книгу, встал и приветствовал гостя улыбкой.

– Как видите, мистер Фалмут, – сказал он легкомысленным тоном, – начинается второй и более серьезный акт драмы.

– Уж не знаю, радоваться или огорчаться, – откровенно признался Фалмут.

– Вам бы следовало радоваться, – посоветовал Манфред, по-прежнему загадочно улыбаясь. – Ведь вы доказали…

– Да, да, я знаю, – сухо произнес Фалмут. – Но мне не дает покоя другое.

– Вы имеете в виду, что…

Манфред не закончил предложение.

– Да… Вам грозит виселица, мистер Манфред. После всего, что вы сделали для этой страны, лично я считаю, что это несправедливо и отвратительно.

Манфред запрокинул голову и от души рассмеялся.

– Ничего смешного тут нет, – произнес откровенный сыщик. – У вас серьезные враги: министр внутренних дел – двоюродный брат Рамона, и его коробит от одного имени «Четверых благочестивых».

– И все же я могу позволить себе посмеяться, – без тени волнения сказал Манфред. – Я ведь все равно сбегу.

В его словах не было бахвальства, лишь спокойная уверенность, которая, надо признать, задела сыщика.

– Ах, вот как! – решительно воскликнул он. – Ну что ж, посмотрим.

На тех десяти ярдах, которые отделяли дверь его камеры от специальной тюремной машины для перевозки заключенных, побег был совершенно невозможен. Манфреда водили два конвоира, к которым он был прикован наручниками, и проходили они через двойной ряд полицейских, выстроившихся сплошной стеной. Из самой машины тоже нельзя было сбежать, потому что ездила она в окружении целого отряда вооруженных конных охранников с саблями наизготове. Шанса на побег не было и в мрачных коридорах Уондзуортской тюрьмы – там молчаливые люди в форме брали его в плотное кольцо и вели в камеру с тройным замком.