Неоконченный пасьянс - Ольга Ракитина Страница 62

Проснувшись утром первого мая, Шумилов совсем недолго раздумывал над давешним происшествием. Ему представлялось совершенно очевидным, что немотивированное нападение во дворе находится в прямой связи с его розысками по делу о двойном убийстве в квартире Мелешевич. Видимо, в какой — то момент Алексей Иванович допустил ошибку, небрежность, перепугавшую преступника и заставившую его неадекватно отреагировать. Что это была за ошибка Шумилов понять не мог, но ломать голову над этим почитал занятием бессмысленным, поскольку извращённую логику неизестного убийцы постичь было очень трудно. Скорее всего, преступник решил, что Шумилов опасно к нему приблизился; вся беда заключалась в том, что сам Алексей Иванович решительно не понимал, когда и как это случилось.

Свою визитку он оставлял у Ганюка: означает ли это, что ненормальный пенсионер как — то связан с убийцей? Помимо этого своим настоящим именем Шумилов представлялся домоправителю «яковлевки»: быть может, это от него убийца узнал о проводимом расследовании? А может, сыскные агенты в силу банальной неосторожности кому — то обмолвились об участии в розысках Шумилова? Наконец, не следовало сбрасывать со счетов и Аркадия Штромма. Шумилов уже не раз сталкивался с тем, что некоторые из его работодателей, будучи действительно виновными в инкриминируемых им преступлениях, использовали участие Алексея Ивановича для того, чтобы отвести подозрения от себя. Аркадий Штромм, если допустить его виновность в убийствах Барклай и Толпыгиной, вполне мог в каких — то своих видах подстроить убийство и Шумилова. В конце — концов, для убийцы уже было совершенно непринципиально, убил ли он двух человек или трёх. И в том, и вдругом случае ему «светили» не менее пятнадцати лет каторжных работ с содержанием в кандалах не менее трети срока.

Убийца, решившись на превентивный удар, видимо, не мудрствовал лукаво. Утром первого мая Алексей Иванович почёл за благо действовать в том же стиле. Он был абсолютно уверен в двух важных для дальнейших розысков вещах: во — первых, напавший был ему совершенно незнаком, а во — вторых, оставленный убийцей тубус мог быть без особых затруднений идентифицирован теми, кто видел эту вещь ранее. А коли так, то шанс найти и опознать преступника был отнюдь не иллюзорен. Просто этот шанс следовало грамотно использовать.

В Санкт — Петербурге было довольно много учебных заведений, студенты которых могли пользоваться тубусами для переноски своих чертежей. И Академия художеств, и Горный институт, и Инженерное училище морского ведомства, и Художественно — промышленное училище и масса прочих учебных заведений требовали от своих студентов и слушателей представления расчётных и художественных работ на листах большого формата. Однако, Шумилов решил начинать свои розыски именно с Горного института: ведь именно там учился автор романса, фрагмент которого оказался написан женской рукою на тубусе. Не так много людей могли за два года слышать этот романс — ну сто человек, ну, двести! И среди них была та самая девушка, что была знакома с владельцем тубуса.

Перед выходом из дома Шумилова тщательно обдумал свой туалет. Травмированная накануне вечером правая рука хотя и сохранила полностью свою подвижность ниже локтя, всё же очень его тревожила: боль в суставе была слишком сильной, чтобы позволять себе неосторожные движения. Между тем, Шумилов мог подвергнуться новому нападению и как же ему следовало обходиться при защите, не задействуя правую руку? Дабы не остаться перед лицом нападающего совсем уж беззащитным, Шумилов спрятал револьвер в кармане лёгкого плаща — пыльника. Для того, чтобы скрыть наличие оружия, заметно отягощавшего карман, он не стал одевать плащ, а небрежно перебросил его через левую руку. В правой он решил нести тубус, который был совершенно необходим ему в его розысках.

Облачившись в тёмно — серый шевиотовый костюм, один из лучших в своём гардеробе, Шумилов сразу приобрёл вид в высшей степени респектабельного и внушающего доверия человека. При его работе умение расположить к себе собеседника уже означало половину успеха. А на личном опыте Алексей Иванович не раз уже убеждался в справедливости той простой истины, что дорогой костюм и изысканная парфюмерия в равной степени обращают на себя внимание и мужчин, и женщин. Никто не захочет разговаривать с вонючим бродягой в лохмотьях, пусть даже тот и станет блистать сократовским умом; зато даже самый важный начальник не отмахнётся от респектабельного и галантного посетителя, пахнущего французским «петэ».

По пути в Горный институт, находившийся в самом конце Николаевской набережной Васильевского острова, на двадцать первой линии, Шумилов решил заехать в канцелярию градоначальника. Там он планировал узнать место проживания Евдокии Трембачовой, той самой женщины, что до декабря прошлого года служила поваром у Александры Васильевны Мелешевич. Существовавший при канцелярии градоначальника справочный стол предоставлял сведения о лицах, зарегистрированных в столице, так что если Евдокия всё ещё продолжала жить в городе, найти её не составило бы труда. По крайней мере теоретически. Получить необходимую справку стоило двадцать копеек и четверть часа ожидания.

Впрочем, повариха эта, видимо, не представляла для розысков Шумилова сколь — нибудь значимой ценности. Алексей Иванович почти не сомневался в том, что гораздо скорее выйдет на убийцу, проследив путь тубуса, в котором преступник прятал свой молоток. Однако, привычка действовать методично и последовательно и не отступать от принятых ранее решений, оказалась сильнее доводов разума. Потому — то Шумилов не пожалел времени на посещение справочного стола канцелярии градоначальинка.

Из полученной справки Алексей Иванович узнал, что Евдокия Трембачова проживала в дворовом флигеле дома N 16 по Конногвардейскому переулку. Поскольку путь на Васильевский остров в Горный институт пролегал через Благовещенскую площадь и Благовещенский мост, то Шумилову вольно или невольно пришлось бы проезжать мимо этого переулка. Поэтому он решил не откладывать свой визит к Евдокии.

Район этот вовсе не был районом бедняков. Скорее даже напротив. Прямо в створе Конногвардейского переулка, на противоположной стороне Мойки, был виден массивный Юсуповский дворец. А неподалёку от начала переулка, на Благовещенской площади, высился монументальный короб другого известного дворца — Великого князя Николая Николаевича. Так что место, где проживала Евдокия Трембачова, можно было считать весьма пристойным. Но лишь до тех только пор, пока взгляд не натыкался на тот флигель, в котором она квартировала.