Лекарство от измены - Кэролайн Роу Страница 52

— Он сам сказал это?

— Нет. Я видела, как он лежал на берегу реки, но не наблюдая за нами, а просто наслаждаясь дневным отдыхом. Мы уже почти что проехали мимо, и он спокойно смотрел на это, как вдруг я увидела, что на его лице появилось выражение сильного удивления. Он увидел мои руки, отец. Затем он вытащил меч, подобрался поближе, забравшись на холм, и вызвал Ромео на поединок. Он убил его на моих глазах.

— Возможно, это было хитростью с его стороны, чтобы убедить тебя и донью Исабель в своей невиновности. Возможно, он решил, что похищение было ошибкой и ему надо как-то выйти из заговора.

— О, отец! Он был по-настоящему удивлен. Не думаю, что он мог так хорошо изобразить удивленное выражение лица. Он порядочный человек, — убежденно сказала она. — Если бы ты знал его! У него настолько отсутствуют хитрость и коварство, что он не смог бы даже придумать схему подобной мерзости. И если бы он попробовал претворить ее в жизнь, то он наверняка стал бы алым от стыда. Я не знаю, как он сумел так долго выживать при дворе, — добавила она с оттенком презрения и жалости.

— Ты помнишь, моя дорогая, я разговаривал с ним. Он произвел на меня впечатление молодого человека исключительной честности и прямоты. Но он может быть впутан, не понимая этого, в нечто очень опасное.

— Но, отец, в душе-то он невиновен.

— И как это получилось, что моей дочери так хорошо известны тайны его сердца? И почему она умоляет за него так пылко?

— О, отец, — нетерпеливо произнесла Ракель. — Любой может узнать тайны его сердца, лишь немного поговорив с ним. По-моему, он слишком бесхитростный и открытый. У него совсем нет чувства юмора — или совсем немного, и, как мне кажется, он не слишком умен, — добавила она и смутилась. — Кроме того, я думаю, что он очень волновался или что-то сильно печалило его. Но мне показалось, что донья Исабель влюбилась в него, хотя она отрицает это. И он в нее. В этом я совершенно уверена. Он так очаровательно краснел, когда разговаривал с ней. Но он не сделал никаких авансов ни одной из нас. Он самый настоящий рыцарь. Даже слишком, — добавила она.

— Мне очень жаль, — сказал Исаак. — Не того, конечно, что он рыцарь, а того, что донья Исабель любит его. Ей следует приготовиться к худшему. Молодой человек сам погубил себя. И даже если я бы мог помочь ему чем-то, сегодня я не могу ничего сделать. А завтра, должно быть, будет слишком поздно.

— Но, отец, это неправильно. Я уверена, что Господь не пожелал бы, чтобы человек несправедливо умер из-за невозможности протянуть руку помощи в День субботний. — Пытаясь сдержать слезы, она сильно сжала руки, так что ногти глубоко впились в ладони.

— Моя дорогая, — сказал Исаак, — если бы я знал, что моя помощь спасет его от незаслуженной смерти, то христианин он или нет, День субботний или нет, я мог бы попытаться вмешаться, — сказал Исаак. — Но я не вижу ничего, что я мог бы сделать.

— Почему ты всегда стараешься быть настолько осторожным и предусмотрительным, отец? — Она решительно остановилась, собираясь с силами. — Если ты не поможешь ему, тогда это сделаю я. Если бы донья Исабель попросила своего отца, то он помог бы, но я уверена, что она понятия не имеет об опасности, в которой он находится. Монахини ничего ей не скажут. Это место очень похоже на тюрьму. — Ракель сильно схватила отца за руку. — Отец, я должна навестить Исабель.

— Сейчас? — сказал Исаак.

— Я не могу ждать до заката. Можно я пошлю Юсуфа с сообщением для нее? А затем я уйду.

— Ты намерена пройти по улицам и добраться до женского монастыря в полном одиночестве?

— Я подумала, что, возможно, ты бы позволил мне взять с собой Юсуфа, — нерешительно сказала она.

— Одна, с мальчиком? Он быстр и умен, но он не сможет защитить одинокую женщину. И как ты намерена возвратиться?

— Я проведу ночь в монастыре и вернусь утром. Я придумаю что-нибудь для мамы, когда вернусь.

— Сначала пусть Юсуф пойдет в монастырь и передаст твое послание. Заодно он узнает, что там с Томасом.

— Можно я положу книгу на место, прежде чем пойду, господин?

— Да, — сказала Ракель. — А я пока напишу коротенькую записку для доньи Исабель.

Пока зрители сплетничали, а служащие суда обсуждали, как скоро они смогут отправиться обедать, юркий мальчуган проник в здание суда через дверь, приоткрытую для того, чтобы впустить внутрь немного свежего воздуха. Прячась за отдельными группами зрителей, он перемещался по залу и наконец забрался в темный угол за скамьей и приготовился ждать. Через несколько минут группа защитников снова вошла в зал, все встали, и в зал вошел его величество с судьями, следовавшими за ним по пятам.

— Желает ли обвиняемый сказать что-нибудь от своего имени? — спросил он спокойно, нагибаясь вперед, чтобы посмотреть на молодого человека.

Томас поклонился.

— Ваше величество, сейчас я понимаю, что, ослепленный глупостью и неопытностью, я был втянут в худшее из преступлений. Господь знает, что в моем сердце никогда не было измены, но я потрясен злом, которое мои действия, возможно, несколько уменьшили, и я принимаю последствия без жалоб. Я прошу, — не о вашей милости, но о вашем прощении.

— Храбрые слова, и смело сказанные, — сказал король, не меняя выражения лица. — Томас де Бельмонте, вы виновны в измене. В ближайший понедельник вас предадут казни, соответствующей вашему положению, а ваше имущество будет конфисковано.

Слова короля потонули в гуле, заполнившем его голову. Томас поклонился его величеству, и его увели.