Государевы конюхи - Далия Трускиновская Страница 51

— Ого! — воскликнул Башмаков.

— Деревнин от такой новости совсем очумел. Дашь делу ход — так вся родня мигом проведает и на дыбы встанет! Однако ж и на правду уж больно похоже. Он-то, с удавленницей разбираясь, заглянул в Разбойный приказ кое о чем поспрашивать. И понял, что в Разбойном приказе что-то про все это дело знают, но говорить не хотят, кого-то, видать, покрывают. И тут Деревнин вспомнил, что года два назад купца ограбили и убили, так вроде след к Обнорским на двор привел, да они как-то вывернулись. Словом, Деревнин полагает, что Савва Обнорский к убийству обеих женок каким-то образом причастен, а дело продолжать боится.

— Правильно боится, — отвечал Башмаков. — К тебе, стало быть, в страхе за советом явился?

— Он вот что сказал — коли государь прикажет, он это сделает. А захочет ли государь-то приказать? Вон он тут все написал.

— А что же ты, Федор Михайлович, не к государю, а ко мне с этим явился? — Башмаков показал на свиток, который оказался вовсе не челобитной.

— А то и явился, что это может быть правда, а может — и поклеп. Тот конюшонок не сам все разведал, а пересказал, чему его кто-то другой научил. Прежде чем к государю со всем этим непотребством обращаться, нужно проверить — так ли? А кому и проверять, как не тебе?

— И ты туда же! — воскликнул дьяк. — Скоро Приказом тайных дел малых детей пугать начнут! Ну, как я тебе все это проверю? Сам со свечкой в тереме той княжны встану?

— Дементий Минич! А кому другому государь велит в этом деле разобраться? Разбойный приказ сам в него каким-то образом замешался! Земского приказа подьячие побоятся до правды докапываться — все они хоть чем-то перед Богом грешны, всякого найдется в чем упрекнуть, а родня у Обнорского зловредная. Кабы кто другой, не князь, так они бы все раскопали!

— Говоришь, следы к Обнорских двору привели? Не пойман — не вор? — Башмаков встал. — И глядишь на меня, как на святые образа, с надеждой — что вот сейчас я угадаю, чего государь от нас в таком тонком деле ждет, да все и исполню?

— Нельзя к государю с одной этой кляузой идти. И не идти нельзя — потом наше молчание нам боком выйдет.

Башмаков сердито хмыкнул.

Он все понимал — Федор Михайлович ратовал за справедливость, но не представлял, каково ее вершить своими руками. И то — те ученые книжники, с которыми он дружился и ставил их за образец, те мудрые святые отцы, беспристрастно и праведно именем Божьим разрешавшие любые споры, не имели у себя под боком сварливый княжеский род и не должны были учитывать тысячи всяких придворных загогулин и выкрутасов.

— А подьячего ты, поди, с собой привел и за дверьми держишь? — неожиданно спросил дьяк.

— Привел, — подтвердил Ртищев.

Он был неглуп — по одному вопросу понял, что Дементий Башмаков берется довести до конца этот непростой розыск.

Федор Михайлович, безмерно довольный, подошел к низкой двери с полукруглым навершием, отогнул занавеску, приоткрыл створку и сделал знак рукой — сюда, мол.

Вошел Деревнин и низко поклонился Башмакову.

Башмаков возглавил Приказ тайных дел, получив при этом особое звание «дьяк в государевом имени», совсем недавно, а до того служил в Разрядном. Разрядный находился в самом Кремле, Земский — за Никольскими воротами, общих дел у Башмакова с Деревниным до сих пор не случалось, вот и вышло, что они едва ли не впервые встретились лицом к лицу.

Башмаков увидел немолодого осанистого человека с правильным и строгим лицом, можно бы даже было сказать, что с благочестивым лицом, кабы не знать, что для подьячего, стоящего перед начальством, иное иметь неприлично. Волосы и борода у этого человека были уже с препорядочной проседью, а в глазах читалось ожидание распоряжения. Словом, стоял перед Башмаковым подьячий как подьячий, но то, как он распорядился попавшими к нему сведениями о Савве Обнорском, уже говорило в его пользу. Хотел, стало быть, навести в этом запутанном деле порядок!

Деревнин же увидел перед собой человека немногим ниже себя ростом, круглолицего, светловолосого, с короткой бородкой, с ранней плешью, которую тот человек не удосужился прикрыть хотя бы скуфейкой. Прищур глаз выдавал прадеда-татарина. Взгляд был уверенный и острый. И одно то, что этот дьяк, которому легко было отговориться тем, что Приказ тайных дел создан государем совсем для иного, решил заняться малоприятным делом Саввы Обнорского, уже говорило в его пользу. Хотел, стало быть, хоть одного высокопоставленного мерзавца призвать к порядку!

Оба, дьяк Тайного приказа и подьячий Земского приказа, постояли вот так, друг на дружку глядя и внутренне готовясь к тому, что им предстоит вместе потрудиться.

— Ну, благодарствую тебя, Федор Михайлович, на добром деле, — сказал Башмаков. — Ты уж в нем не марайся, а мы с подьячим эту грязь разгребем. Но потом не я, а ты о нашем розыске государя известишь!

— Ин ладно, — отвечал Ртищев. Затем, коротко поклонясь, вышел.

— Садись, — велел Деревнину Башмаков. — Как звать-величать?

— Гаврилой звать, Деревниным, — отвечал подьячий.

— А по отчеству?

— По отчеству я Гаврила Михайлович.

— Рассказывай, Гаврила Михайлович.

Деревнин в помощь себе развернул свиток, прокашлялся и начал…

* * *

Сколько Стенька с дедом Акишевым ни носились на извозчике, сколько ни останавливали прохожих, а Данилку не изловили. Может, еще и потому, что здешние жители без особого уважения относились к служивым людям, а буквы «земля» и «юс» на Стенькином кафтане видны были за версту. Махнув рукой на поиски и переругавшись, они на том же извозчике поехали к Кремлю, причем когда дошло до расплаты, то разругались еще пуще, вдрызг и окончательно. Стенька кричал, что ездили по его, деда, делу, дед же протестовал, что не он затеял эту дурацкую езду.

Вернувшись на Аргамачьи конюшни, дед первым делом расспросил, не возвращался ли Данилка. Данилку не видели. Тогда он проверил, в коробе ли пресловутая душегрея. Душегрея так и лежала в коробе. Наконец дед пошел по конюшне в поисках человека, который мог бы пособить.

Подвернулся ему стряпчий конюх Богдан Желвак. И, зная, что этот верзила имеет знакомцев в иных приказах, дед Акишев попросил его добежать до Земского и узнать, не появлялся ли там Данилка, коли появлялся — выяснить, что из этого получилось, вернуться и все пересказать.

Конюху сделалось любопытно, что общего у парня, которого он искренне считал придурковатым молчуном, с Земским приказом. Но дед отказался давать объяснения.

Знакомец же Богданов оказался настолько осведомлен, что на ухо рассказал: бестолковый-то молчун сказал подьячему Деревнину про слово и дело государево, после чего Деревнин мало что увел его в особое помещение для расспросов, но и потом вместе с ним ушел прямиком в Кремль, откуда не возвращался.

Богдан отправился за ними следом и подошел к приказному зданию. Поблизости вечно крутились площадные подьячие, которые знали всех и вся. Но Деревнина никто поблизости не замечал.