Там, где нет места злу - Кэролайн Грэм Страница 5

На следующий день в деревне и во всей округе пошли разговоры о том, что кто-то вроде упал в реку неподалеку от Свон-Миррен. Доставщик молока из фирмы «Рен Дэвис», чей двоюродный брат жил поблизости от места трагедии, рассказал, что в полночь приезжала полиция. И скорая. Брат молочника, его жена и соседи вышли посмотреть, что происходит, но полицейские вели себя довольно неприветливо. Задали несколько вопросов, однако ответы ничего им не прояснили. После чего полицейские двинулись вниз по реке, и больше брат молочника их не видел.

Ажиотаж улегся, не набрав полной силы, и тем не менее жители Ферн-Бассет успели сделать из этой истории конфетку. Драмы были в дефиците, с тех пор как во время церковного праздника свинья, о весе которой оставалось теперь лишь гадать, вырвалась из хлева и понеслась по улицам, словно ею овладел амок, опрокинув несколько прилавков и разметав киоск с прохладительными напитками.

Утром в понедельник очередь за пенсией на почте единогласно постановила, что дыма без огня не бывает. Полиция просто так приезжать не станет, и полицейские, конечно же, скрывают истинное положение вещей, имея на то веские причины. Но рано или поздно обо всем расскажут в программе «Свидетель преступления» ^[4]. Участникам дискуссии удалось скрыть друг от друга разочарование в том, что никто из их деревни не пропал.

Разговор в «Эмпориуме Брайана», единственном крошечном магазинчике самообслуживания, носил более острый характер. Это всё шутники проклятые — таково было мнение хозяина. Им больше заняться нечем, кроме как отвлекать полицию от дел дурацкими звонками. Доберись он до них, уж он бы… Кто-то наобум предположил, будто утонула пожилая леди, что живет рядом с Пенфолд-Милл. Видели, как она бродит по берегу и декламирует стихи. Стихи решили всё! Люди разошлись и стали ждать новостей о том, как ее нашли плывущей вниз по течению, влекомой стихией стиха и удерживаемой на поверхности рифмованными строфами.

В «Красном льве» ко времени ланча нашли более грубое, можно даже сказать, бездушное объяснение. Многие посетители стали называть имена известных личностей, которыми можно пожертвовать, поскольку по ним давно уже плачет речное дно. Среди кандидатов на упокоение в водяной могиле были политики, спортсмены, телеведущие. Разговор постепенно приобретал все более личный характер, и очень скоро под раздачу попала родня собеседников, соседи, супруга-другая и, разумеется, чья-то теща.

Луиза Фейнлайт узнала об этих слухах от почтальона. Она зашла в большой металлический гараж, где Вэл на тренажере наматывал свои обязательные двадцать миль в день. Сегодня это был ослепительный «чэз батлер». Велосипед был установлен на роликах, которые издавали басовитое жужжание, как будто неподалеку обосновался целый рой пчел. Скорость превращала колеса в расплывчатые, посверкивающие пятна.

Луиза любила смотреть, как брат тренируется, хотя знала, что ему это не очень нравится. Вэл гнал как одержимый, на его лице застыла гримаса сосредоточенного усилия: глаз не видно, они почти зажмурены, губы сжаты, зубы стиснуты. Пот стекает блестящими струями. Время от времени, когда ноги не хотели, вернее, не могли двигаться быстрее, он выкрикивал ругательства, весьма изощренные и очень грубые.

Он в очередной раз выругался, и Луиза рассмеялась. Ее забавлял контраст между этими демоническими всплесками и той иронично отстраненной личиной, которую Вэл носил в остальное время.

Она услышала, как компьютер, прикрепленный к раме, выключился. Жужжание постепенно стихало, уже можно было различить очертания колес. Потом стали видны спицы. Затем втулки. Тонкая, но очень прочная цепь. И наконец велосипед остановился. Вэл слез, мощные мышцы ног и плеч еще слегка подрагивали. Луиза подала ему полотенце.

— Ты еще вернешься на «Тур де Франс».

— Я слишком стар, — проворчал Валентин, промокая потное лицо.

Он вынул «батлер» из велостанка и аккуратно перенес его в гаражные глубины, где стояла дюжина других велосипедов.

— Кофе сварила?

— Разумеется.

— Хорошо.

Они пошли в дом по крытой аллее, ведущей к веранде.

— Почта?

— Всякий мусор. И сплетня от почтальона Пата.

— Мне обещали выслать корректуру «Барли Роско в „Хопскотч кидс“ ^[5]».

— Так тебя это не интересует?

— Что не интересует?

— Сплетня.

— О боже, дорогая!

— Кто-то прыгнул в реку почти у самой плотины.

— Это ведь «лавацца», да? Кофе, я имею в виду.

— Да.

— Хорошо. Мне не понравился тот, с шоколадным привкусом, который мы пили на прошлой неделе.

__________

Нет ничего ужаснее, чем проснуться и вновь испытать муки раскаяния. Энн сжалась, судорожно обхватила себя руками и сквозь щелку между веками разглядывала чудесный узор из плавающих лиственных теней на потолке. В окно ей был виден прямоугольник голубого неба. Комнату вызолотило осеннее солнце.

Пытка уже началась. Все страшные события вчерашнего вечера, вновь вызванные к жизни, ярко высвеченные, будто на экране кинотеатра, вновь и вновь проходили у нее перед глазами. Как она с опаской поднималась на чердак. Как орала Карлотта, разбрасывая одежду по комнате, как потом выскочила в темноту. Как быстро бежала вода.

Сегодня придется все рассказать Лайонелу. Она должна ему рассказать. Он же спросит, где Карлотта. Но Энн знала, что не сможет открыть ему всю правду, а почему — она и сама не догадывалась.

Казалось бы, он самый разумный и понимающий человек на свете. А все понять, говорил он не раз, значит все простить. Он делал бесконечные и, как ей часто казалось, неразумные поблажки всем молодым людям, которых брал под крыло. Всем, к кому общество относилось с жестоким безразличием. Всем удрученным и покинутым, балансирующим на грани преступления и преступникам. Она всегда, за одним лишь исключением, старалась, чтобы им было хорошо в ее доме.

Энн колебалась, потому что знала: Лайонел будет горько разочарован. Ему станет стыдно за нее. И правильно. Что может послужить оправданием женщине под сорок, из хорошей семьи, вполне благополучной, живущей в большом красивом доме, которая вдруг набрасывается на несчастное создание, нашедшее у нее приют, и выгоняет его в ночь? Только потому, что у нее, видите ли, пропали серьги, которые взяла, а может быть, и не брала бедная девушка! Ничего себе оправдание…