Слепой Агент - Сергей Майоров Страница 47

Произошло бурное объяснение. Вася требовал правду, и он её узнал. Почти всю. В последний момент Люба испугалась и не сказала мужу, кто хозяин её конторы.

Он пытался пережить полученный удар. Они продолжали жить вместе, но отношения были разрушены. По мнению Лики, Вася был слишком старомодным. Он не мог простить обмана и не мог простить того, что жена, которую он боготворил, проститутка. Они разошлись.

Горохов оказался прав — она вернулась к нему. Послушная и сломленная. Вскоре он и вовсе перевёл её в «Жаннет». К этому времени она стала откровенно спиваться и, по мнению Лики, через полтора-два года неминуемо должна была оказаться где-нибудь в туалетах Сибирского вокзала.

О Васе Лика ничего больше не слышала.

Я вспомнил его лицо, когда мы сидели в баре.

Он обиделся на тех, кто разрушил его семейную жизнь. И начал их искать. Наверное, он узнал про Горохова, а может, и не успел, но подобрался слишком близко, и его решили устранить. Красиво, моими руками. И руками ментов, которым в нужное время и по нужным каналам «слили» компромат на Бабко. А он, уже находясь в тюрьме, постарался. Я не сомневался, что арест Горохова и разгром его контор произошёл при участии Бабко. Молодец. Я испытал к нему искреннее уважение. И сочувствие. Рано или поздно его достанут…

Я задумался. Лика тихо сидела рядом и ждала моего решения.

Самым разумным для меня было бы быстрее избавиться от неё и выкарабкиваться самому. Одному проще. Она рассказала мне всё, что знала, и больше принести пользы не могла. Я пытался настроить себя против неё: она из их команды, из-за неё я расстался с Наташей и наделал кучу глупостей. Если мы будем вдвоём, нас быстрее и легче вычислят и у противников будет лишний козырь против меня. Но это не помогало. Я чувствовал, что не смогу оставить её.

— Нам надо где-то спрятаться. Ни твоя, ни моя квартиры для этого не подходят. Гостиница тоже. Нужно место, о котором никто не знает. У тебя есть что-нибудь?

Она внимательно посмотрела на меня.

— Есть. У одной девчонки есть вторая квартира, она там не живёт. Квартира далеко, в Десяткино, а у неё парень какая-то шишка у «омских» и снял ей поближе. Чтобы всегда под рукой была. Пока не надоела.

— Кто про это знает?

— Никто.

— Так не бывает. Анжела знает?

— Ну, она знает, что у меня такая подруга есть, адрес я ей не говорила. И Катьку, подругу эту, она найти не сможет. А больше никто.

Не самый лучший вариант. Можно, конечно, обратиться к старушкам на вокзале, предлагающим угол за умеренную плату… Там милиция кишит. Кто знает, может быть, Марголин уже сообщил, и сейчас постовые получили мою фотографию из паспорта, с полным перечнем данных.

— Поехали. — Я спрыгнул со скамейки.

* * *

Катька оказалась дома — в той самой квартире, которую ей снял её парень. Готовилась к вечернему выходу. Под звуки включённых магнитофона и телевизора пританцовывала перед зеркалом в лосинах и прозрачной расстёгнутой блузке, укладывая волосы огромным феном. Ей было не больше семнадцати лет, но оценивающий и откровенно блудливый взгляд больших карих глаз говорил о том, что увидеть и узнать она успела немало.

Без лишних разговоров она дала ключи от квартиры, извинившись, что там не прибрано и нечего жрать. Предложила остаться у неё, если мы управимся к часу ночи, к её возвращению. Мы отказались и ушли.

До дома мы ехали на такси. Он располагался на голом пустыре, в сотне метров от железнодорожных путей. Перед подъездами сиротливо жались пара «москвичей» и ободранная «копейка», а из квартиры на первом этаже доносились характерные звуки нарастающего бытового скандала.

Лифт не работал, и нам пришлось идти пешком на седьмой этаж.

— У неё папа железнодорожником был, — неожиданно сказала Лика. — Три года назад от рака умер. А мама спилась.

Я пожал плечами. Слишком много трагедий за сегодняшний день. Со своей бы разобраться.

Квартира была двухкомнатная. Смесь роскоши и нищеты. Грязные обои, поломанная мебель, тяжёлый запах пепельниц — и разбросанная по кроватям дорогая одежда, японский музыкальный центр, рассыпанная под окном французская косметика. На тумбочке около дивана небрежно забыта папироса с «травкой».

— У неё всегда так, — извиняющимся тоном сказала Лика.

Дверь была слабая, почти из бумаги, с простейшим замком. Наверное, квартирных краж здесь не знали испокон веку.

В ванной на грязном кафельном полу возле пыльного плинтуса валялся патрон от ПМ. Новенький, будто только что с завода, не успевший потускнеть. Я заглянул под ванну и обнаружил кучи промасленных газет и тряпок. Судя по количеству упаковки, Катькин приятель хранил здесь целый арсенал. Хотелось верить, что сегодня ночью ему не потребуется что-нибудь вернуть или забрать гранатомёт из-под кровати, на которой мы будем спать.

— Надо было продукты купить, — сказала Лика, выходя из кухни. — Здесь только бутылка виски и заварка, даже сахара нет.

Я чувствовал голод, но идти к ларькам не хотелось.

— Давай ложиться. Утром что-нибудь купим.

— Смотри, я-то ужинала. Пить будешь?

— А она не обидится?

— Думаешь, она помнит, сколько у неё оставалось?

— Буду.

Пистолет я положил под подушку, но, дважды больно ударившись о него локтем, убрал под кровать.

Через час я снова включил свет, закурил и отхлебнул из бутылки. Я плохо разбирался в виски, пробовал его редко, но чувствовалось, что это добротный, дорогой напиток. Приятель малолетней Катьки имел хороший вкус. Я приложился к бутылке.

— Дай мне, — попросила Лика.

Она залпом выпила почти полстакана и поморщилась:

— Олег её как был жмотом, так и остался… Чем все это закончится?

— Что — все?

— С нами.

Я пожал плечами.

— Понятно, — она усмехнулась. Горько и устало.

— Извини, ты сама во многом виновата. Не надо было во всё это лезть.

— Во что — лезть? Думаешь, мне кто-то давал выбирать?

Лежать в кровати с женщиной и чётко осознавать, что, может быть, завтра её убьют. Или попытаются убить. Она сыграла свою роль и должна уйти со сцены. А бежать ей некуда и не на что. Пойти в милицию? Там её выслушают, но никто не сможет обеспечить её охраной. Если охранять каждого, кто чего-то боится или кому есть чего опасаться… Значит, ей остаётся держаться со мной и надеяться, что у меня хватит ума во всём этом разобраться. Да беда в том, что я и сам на это не очень-то надеюсь.

— Знаешь, чего я больше всего сейчас хочу?

— Чего?

— Покоя. Чтобы никто меня больше не трогал, никому ничего от меня не надо было. Ты говоришь, не надо было лезть. А что мне оставалось? Гнить до конца жизни в этом сраном Трубцовске? Где все развлечения — купить в ларьке бутылку водки, на одном углу её выпить, а на другой пойти наблевать? Или здесь закончить ПТУ и всю жизнь до пенсии стены красить? Нарожать детей и у мужа-алкоголика зарплату отбирать, чтобы хоть на хлеб хватило? Нет, лучше уж так, как есть! Хоть жизнь посмотрела и по миру поездила. Лучше уж так, как получилось, чем как должно было быть.