Благословенный камень - Барбара Вуд Страница 46

Наконец летняя жара спала, Хададезер посовещался со здешним предсказателем, и тот объявил, что настало благоприятное время и караван может отправляться в дорогу.

В ночь перед отъездом Абрама Хададезер доверил ему свои тайные мысли: он не хотел бы оставлять караванный промысел сыновьям своей сестры, потому что они ничего не умеют, презирают тяжелую работу и у них нет делового чутья. Он прямо сказал, что подозревает, что они его обманывают. К сожалению, традиция требует, чтобы наследство оставалось в семье.

— Но это не значит, что я не могу разослать по всему маршруту своих людей, на чью преданность я могу рассчитывать.

Абрам должен был представлять интересы Хададезера в Месте у Неиссякаемого Источника. Остальные четверо агентов были сыновьями женщины, с которой Хададезер жил уже много лет. У старшего из них было такое же сильное сходство с Хададезером, как у Абрама с Юбалем и у Эскиля с Бодолфом. Хададезер доверял этим юношам, потому что они любили и уважали его и честно рассказали бы о том, как идет торговля во всех встречных поселениях: в стране дерева лебона, на побережье Великого Моря, в устье дельты Нила и в процветающей и стремительно развивающейся на южных берегах Нила деревне. Хададезер предложил своему гостю выбрать подарки, и Абрам отобрал их с особой тщательностью, вспомнив про Парталана, Рейну, Марит. Эти подарки положат начало искуплению его вины перед ними. А сам подарил Хададезеру янтарного белого медведя, которого дал ему Бодолф. Хададезер обрадовался ему, как ребенок.

Утром в день отъезда Абрам наблюдал еще одну удивившую его картину: ослов, на которых навьючивали тяжелую поклажу. Народ Северного Оленя наполовину приручил оленей, дававших им молоко, и собак, возивших их на санях, но они даже не пытались нагружать этих животных.

— Но всему есть предел, — предупреждал Хададезер. — Если хорошо обращаться с ослом и как следует его кормить, он будет возить для тебя тюки. Но даже не пытайся проехаться на нем верхом, иначе ты рискуешь свалиться на землю.

Абрам рассмеялся и решил, что старый торговец, должно быть, пьян: слыханное ли это дело, чтобы человек ехал верхом на звере? Хададезер нагрузил ослов и людей товарами: семенами на посадку, обсидианом для изготовления инструментов и оружия, а также снабдил их провизией: соленой рыбой, пивом и хлебом.

— Это мой вклад, — сказал он Абраму, отдуваясь как после большого усилия, хотя отдавал распоряжения, не поднимаясь со своих носилок. — Чтобы к весне поселение вновь окрепло, Абрам. Сделай так, чтобы оно снова процветало, чтобы мой караван снова начал приносить прибыль.

Абрам попрощался с пышнотелыми племянницами Хададезера и, выведя караван через главные ворота обнесенного стеной города на горную тропу, ведущую на юг, ожесточил свое сердце и укрепил дух. Он приготовился к тому, чтобы просить прощения у своих братьев за то, что сбежал и обесчестил свою семью; броситься на колени перед Парталаном и восстановить честь своей семьи; оправдаться перед Марит и вновь отдать ей свое сердце. Но он никогда не будет просить прощения у духа Юбаля, потому что это Юбаль должен просить прощения у Абрама.

Караван продвигался на юг по тому же маршруту, по которому десять лет назад убегал на север молодой изгой, но только теперь Абрам смог разглядеть окружающую его природу. Проходя по этим местам в прошлый раз вместе с женщинами, выделывавшими перья, он, мальчик с мертвой душой, скользил по окрестностям равнодушным взглядом, ничего не замечая. А теперь он с удовольствием осматривал благоухающие и величественные кедровые леса, пещеру Ал-Иари и родину своих предков, и до боли знакомую реку, увидев которую он упал на землю и заплакал от радости и угрызений совести одновременно.

Когда караван подошел к Месту у Неиссякаемого Источника, небо было серым и с него капал зимний дождь. Толпа встречающих на холме была меньше, чем в былые времена, и Абрам подумал, что, может быть, это из-за того, что у них нет теперь сторожевых башен и некому предупредить горожан о прибытии каравана. Но, подойдя с караваном поближе, он заметил, что и само поселение стало значительно меньше, чем когда он видел его в последний раз, и с изумлением увидел, что здесь уже нет ни кирпичных строений, ни дома, в котором он вырос. В человеке, который бежал к ним навстречу, он узнал Намира, постаревшего, поседевшего, приволакивающего ногу. За ним плелись незнакомые Абраму люди, и он подумал, что, наверное, и все население за прошедшие десять лет также переменилось.

Намир вдруг резко остановился, вытаращив глаза, и с криком: «Призрак!» — убежал обратно в поселение. Абрам не успел объяснить, что он не Юбаль, восставший из мертвых.

Остальные взрослые поселяне также остановились, напряженно всматриваясь в Абрама с побледневшими от страха лицами, а дети восторженно разглядывали Собаку и нагруженных ослов — они никогда прежде не видели подобного зрелища.

Абрам подал знак, чтобы караван разбивал лагерь. Усталые люди снимали с плеч пожитки, по обыкновению громко ворча, и стали разводить костры — хотя сырые веточки давали больше дыма, чем огня — и ставили под моросящим дождиком шатры. Абраму все происходящее казалось грустным и жалким — так это было не похоже на прошлое величие Хададезера. Но он воспрянул духом, с жадностью выискивая в разрастающейся толпе знакомые лица. Его братья — узнают ли они его? Бабушка — вряд ли она жива. А Марит, которая осталась в его памяти все той же девочкой, — конечно же, Марит должна быть здесь!

Наконец, какой-то человек небольшого роста, важный как петух, выступил из толпы, опираясь на внушительный деревянный посох. Абрам узнал в нем Молока, авву Марит.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — оживленно закричат Молок. Когда он увидел Абрама, озадаченное выражение появилось на его лице, он нахмурился, как будто пытаясь что-то понять. Теперь уже все жители вышли поприветствовать караван — слухи о его прибытии быстро разошлись по селению, со всех сторон к нему спешили люди.

К Абраму, сжимая в руках мотыги, бежали трое мужчин. Он с трудом их узнал. Братья запомнились ему мальчиками, он не мог представить их взрослыми. Теперь они стали мужчинами, здоровыми и красивыми. К удивлению Абрама, Калеб упал перед ним на колени и обнял ноги Абрама:

— О, счастливый день, вернувший нам брата! Мы думали, что ты умер!

— Поднимись, брат, — сказал Абрам, поднимая Калеба под руки. — Это я должен быть у твоих ног.

Они обнялись и заплакали, а потом и младшие братья приветствовали Абрама и, не таясь, плакали от радости.

— Я знаю тебя, парень? — спросил Молок и, щуря глаза, затянутые катарактой, пристально разглядывал Абрама. — Мне знакомо твое лицо.

— Авва Молок, — сказал он почтительно, — я Абрам, сын Чанах из дома Талиты.

— Абрам? А говорили, что ты умер! Для призрака, однако, ты слишком мясист! — Молок с важностью воздел руки и объявил, что остаток дня они посвятят веселью, хотя мог и не говорить этого, потому что люди уже выкатывали бочонки с пивом, несли на спинах только что зарезанных коз и овец, непонятно откуда появились ячменные лепешки, кувшины с медом, блюда с соленой рыбой и обилие фруктов. И не успели они поставить шатры, как воздух наполнился звуком флейт и трещоток вперемешку с веселыми голосами и смехом людей, узнававших и приветствовавшими друг друга.