Там, где нет места злу - Кэролайн Грэм Страница 4

Она знала, кто взял серьги, но от этого становилось только хуже. Значит, предстоит открытое столкновение, то, от чего она, человек робкий и довольно закрытый, вся сжималась. Но разве был иной выход, кроме как рассказать о случившемся Лайонелу? Увы, это сулило крайне неприятные разбирательства с участием всех троих. Энн будет изо всех сил делать вид, будто никого ни в чем не обвиняет. Лайонел из кожи вон вылезет, пытаясь понять, оправдать и извинить Карлотту. Та станет отрицать, что взяла серьги. (И что, спрашивается, тогда с ней поделаешь?) Либо разыграет свою обычную карту трудного детства. Начнет хныкать, что ничего плохого не имела в виду. Просто хотела примерить. Ведь никогда в ее несчастной, обделенной любовью молодой жизни не было ничего такого же ценного или красивого.

Энн почти наверняка знала, что Карлотта иногда надевает ее одежду. Чувствовала чужой, кисловатый запах, исходящий от пары кофточек и платьев. Вещи и прежде пропадали. Довольно дорогие колготки в ромбик. Пара перчаток на меховой подкладке, оставленная в кармане пальто в прихожей. Исчезали и небольшие суммы денег из ее кошелька. Всего этого следовало ожидать от очередной «несчастненькой» Лайонела.

Подняв голову, Энн посмотрела в направлении комнаты Карлотты, откуда вечно доносился грохот тяжелого рока. Он рвал перепонки с момента пробуждения девушки до одиннадцати вечера: комендантский час ввел Лайонел, когда истощилось даже его терпение.

Обращаться с ней надо было осторожно. Прежняя жизнь Карлотты явно не отличалась стабильностью. Когда девица переехала к ним, Лайонел настоятельно посоветовал Энн вести себя осмотрительно. Он убеждал жену, что любое, самое незначительное давление, самое мелкое буржуазное ограничение способны вывести Карлотту из равновесия. Правда, Энн пока не замечала за девушкой особой чувствительности. На самом деле, полагала она, это большой вопрос, кто кого выведет из себя.

Энн замутило, как ее мутило всякий раз, когда обстоятельства вынуждали к открытой конфронтации. Разозлиться она могла. Но демонстрировать это? Нет, лучше как-нибудь потом. Но, возможно, — Энн уже готова была идти на попятную — этого и не потребуется? Разве не следует, например, сначала удостовериться, что драгоценность действительно пропала?

Испытав облегчение оттого, что все откладывается, Энн вынула верхний ящик, выложила его содержимое на кровать и стала тщательно перебирать нижнее белье и колготки. Сережек не обнаружила. Проверила другие два ящика. Результат тот же.

Она вспомнила, когда последний раз надевала их. Это была годовщина маминой смерти. Она отнесла на могилу свежие цветы. Пока взрослая Энн наливала воду в каменную вазу и тщательно расставляла в ней желтые розы с бутонами, похожими на язычки пламени, шестилетняя Энн снова испытала боль утраты и безумное желание, чтобы мама появилась хотя бы на миг. Успела увидеть, что на Энн ее серьги. Что Энн не забыла. Что она никогда не забудет.

Музыка вдруг стала невыносимо громкой. И то ли само это грубое и отвратительное вторжение в ее печальные мысли, то ли укрепленная им уверенность, что девушка действительно украла одну из самых дорогих ей вещей, подвигли Энн к решительным действиям. Она почти бегом, спотыкаясь, поднялась по лестнице на чердак и стала колотить в дверь.

Музыку между тем включили на полную громкость. Бас-гитара ударила по барабанным перепонкам, ворвалась и заполнила голову Энн. Деревянные дверные панели тряслись, дощатый пол дрожал под ногами. Охваченная гневом — это мой дом, мой! — Энн замолотила в дверь кулаками, до ссадин на костяшках пальцев.

Музыка смолкла. Мгновением позже в раскрытой двери появилась Карлотта, стояла, вписавшись в дверной проем, в своих пыльных черных джинсах и в майке. На ногах раздолбанные кроссовки. Длинные спутанные темные волосы подхвачены мятой лиловой лептой. Выражение лица как обычно, когда они оставались дома вдвоем, — издевательское. Она пригнулась под прикрепленным к притолоке листком с надписью «Береги голову», вышла за порог и встала перед Энн, загородив ей проход в комнату.

— Проблема, миссис Лоуренс?

— Боюсь, что да.

Энн храбро шагнула вперед, и Карлотта, удивленная ее внезапным движением, посторонилась. Она не вошла вслед за Энн. В комнате был жуткий беспорядок, воняло сигаретным дымом.

— И что за проблема?

— Кажется, я не могу найти мамины серьги.

— И?..

Энн набрала в грудь побольше воздуха:

— Я хотела спросить, не…

— Не украла ли я их?

— Может… взяла поносить?

— Я не ношу старушечье барахло. Но спасибо за предложение.

— Они еще несколько дней назад были в моей шкатулке с драгоценностями…

— Вы считаете, что я вру? — Вместе с этими словами, искривившими тонкие ярко-красные губы, в Энн полетели брызги слюны.

— Конечно, нет, Карлотта.

— Ну, обыщите комнату. Давайте!

«Она знает, что я этого не сделаю, — подумала Энн. — Особенно когда она стоит здесь и смотрит». Было бы неплохо наказать Карлотту за наглый блеф, но Энн боялась, что не перенесет унижения, если не найдет серьги. И ужасной сцены, которая разразится, если найдет, боялась тоже.

Интересно, драгоценности уже заложены или проданы? От одной мысли об этом Энн замутило. Она представила дорогие ей вещи в опытных, грязных руках перекупщиков. И как деньги — малая толика того, что они в действительности стоят, — переходят из рук в руки. Именно это гадливое чувство подсказало ей следующие, опрометчивые слова:

— Если ты все-таки знаешь что-то о них, я бы хотела, чтобы завтра они были на месте. Иначе мне придется рассказать об этом моему…

Девушка ворвалась в комнату, едва не сбив Энн с ног. Карлотта металась, выдергивая выдвижные ящики и вываливая на кровать содержимое: косметика, колготки, нижнее белье, лак для волос. Пудра просыпалась, и в воздухе повисла бежевая пыльца. Она сдирала постеры со стен, вытаскивала старую одежду из шкафа, сбрасывала подушки с кресел, трясла журналами, в ярости рвала страницы.

— Кажется, тут нет, верно? И тут, черт возьми, тоже! И тут нету!

— Нет! Карлотта, пожалуйста! — в ужасе воскликнула Энн. Она увидела, что девица всхлипывает. — Послушай, все это неважно. Должно быть, я просто ошиблась.

— Вы все равно ему скажете, я вас знаю! Любой повод хорош, чтобы от меня избавиться!

— Это неправда! — слишком уж горячо возразила Энн.

— Вы не знаете, каково там, верно ведь? Зажравшаяся сучка! Ни хрена не понимаешь!

Энн опустила глаза. Что она могла ответить? Это правда. Она не знала, каково там. Она ни хрена не понимает. Дикий рык продолжался:

— Вы хоть немного соображаете, что для меня значит возможность быть здесь? Там, откуда я, люди хотят друг другу зла, понятно? — Она утерла рукавом распухшее от слез лицо. — Они хотят навредить тебе, физически. И теперь он отправит меня обратно!