Конец главы - Николас Блейк Страница 36

— Я забыла вас предупредить, — вмешалась Клэр. — У Найджела странный дар. Он настоящий колдун.

— Вы же не раз смотрели на эту посуду, миссис Блейн? Телепатические явления случаются гораздо чаще, чем принято думать, — уклончиво объяснил Найджел. — Наверное, ее продали, когда мистер Майлз обанкротился?

— Этого я вам сказать не могу. После той сцены у директрисы я больше у них не бывала. Очень рассердилась на Милли и на время с ней порвала.

— Но потом вы опять с ней стали встречаться?

— Да. Очень сочувствовала ей, когда отец обанкротился. И, конечно, зря, — она разыграла на этой почве такую душещипательную драму…

— Сколько времени она проработала в книжной лавке?

— По-моему, года два. Потом заболела — если не ошибаюсь, в двадцать шестом году, когда я была на втором курсе в Оксфорде. Сказала, что у нее туберкулез и она едет в санаторий, кажется, в Швейцарию. Теперь уже мне трудно припомнить. Вскоре мои родители тоже уехали из Уимблшема, и я потеряла с ней всякую связь.

— А с мужчинами она дружила, когда работала в книжной лавке?

Тут Джулия Блейн мало чем могла помочь. Она подозревала, что о своих настоящих романах Миллисент не распространялась, болтала только о воображаемых. К тому же в среде, где вращалась Миллисент, банкротство считалось позором, и местная молодежь первое время избегала ее. Миссис Блейн помнит, как этим возмущалась ее подруга.

— А о своих литературных опытах она вам рассказывала?

— О да. Не только рассказывала, но и заставляла читать, — сухо ответила миссис Блейн.

— Она когда-нибудь упоминала, что завела дружбу с молодым писателем, который ей помогает в этих трудах?

— Нет. Но я ведь говорю, что она умела быть очень скрытной.

Клэр, погрузив ложечку в гоголь-моголь, задумчиво сказала:

— В двадцатые годы, по-моему, не было государственного здравоохранения?

— Совершенно верно, детка, не было. Я рад, что вас стали интересовать социальные вопросы.

— Тогда откуда же взялись деньги на санаторий?

— Помнится, она говорила, что расходы оплатил какой-то родственник, — сказала миссис Блейн. — Пообещала прислать адрес санатория, но так и не прислала.

— Простите, что я задаю наводящий вопрос, — медленно произнес Найджел. — Вам или вашим общим знакомым не приходило в голову, что на самом деле она едет рожать или делать аборт?

В Джулии Блейн заговорил мировой судья.

— В то время безусловно не приходило, — решительно заявила она. — Мне, во всяком случае. А если и были какие-то сплетни, я их не слышала. Но в общем это вполне вероятно. Милли была очень бледна. И, помню, когда я в последний раз повезла ее на пикник, ее тошнило. Я-то по неведению приписала это туберкулезу.

— При вас она никогда не называла фамилию Протеру? Или Рокингем? Или Джералдайн?

— Не помню.

Найджел ничего другого и не ждал. Если у Миллисент Майлз в восемнадцать или девятнадцать лет и была связь с мужчиной, она наверняка держала ее в секрете.

— Она использовала людей, — продолжала Джулия Блейн. — Это основное ощущение, которое с тех давних пор у меня от нее осталось. Использовала бесстыдно и безжалостно, как хитрый ребенок использует взрослых.

— Она, видимо, использовала и всех троих мужей, — заметила Клэр. — Думаю, что не брезговала и знакомыми, выводя их в своих нелепых романах.

— О Господи! — простонал Найджел. — Только не говорите, что мне их придется читать!

— Не придется. Я уже прочла.

— Что-о?!

— Пока что первый. Вчера нашла книжку. Изданную в двадцать восьмом году. История невинной молоденькой машинисточки, у которой шашни с очаровательным бездельником. Ее бросают, подвергают остракизму и вообще всяческим унижениям, а потом она выходит замуж за сына хозяина, работягу, который всегда ее любил, молчаливо, скромно и почтительно.

— Боже мой! А ведь первые произведения, как говорят, всегда носят автобиографический характер.

Вскоре после этого деловитая миссис Блейн сказала, что ей пора идти. Найджел выудил у нее кое-какие имена, но не то, которое его больше всего интересовало, тут миссис Блейн не могла ему помочь. Вернувшись в Уимблшем после войны на вечер выпускников, она узнала, что книжную лавку вместе с ее владельцем разбомбило в 1940 году.

«Это проклятое дело — лабиринт из одних тупиков», — говорил себе Найджел, шагая на Флит-стрит. Однако в редакции «Дейли сан» одна из его маловероятных догадок подтвердилась. Заведующий редакцией, с которым он по телефону договорился о встрече, распорядился порыться в архиве. Агентом по распространению «Дейли сан» в районе Уимблшема в 1924 году был некий Артур Джералдайн.

— Ну кто бы мог подумать! Теперь ведь он — один из крупнейших наших издателей? Это на него подали в суд за клевету? Вот уж не знал, что он у нас работал. Правда, это было задолго до меня.

— А в газете никого не осталось, кто мог бы его помнить?

— Сомневаюсь. На нас тут ездят несколько лет, а потом дают коленкой под зад — если сам раньше не скукожишься от всех этих ужасов, о которых мы пишем. Хотя погодите. Старый Джексон еще, кажется, жив. Заведовал у нас рекламой. В прошлом году ушел на незаслуженный отдых. Юнис, добудь-ка мне адрес мистера Джексона.

«Очень много зависит теперь от автобиографии Миллисент Майлз, — размышлял Найджел, направляясь в Путни к пенсионеру Джексону. — Но насколько можно ей доверять? Как разглядеть объективные факты под толстым слоем защитной краски? Означает ли стертое резинкой „Л“ Артура Джералдайна? Не по ассоциации ли с рокингемским фарфором, стоявшим в горке в безвкусной, тесной гостиной, прозвала она его Рокингемом? А если так, было ли это случайным знакомством или более близкими отношениями? Тогда, в двадцатые годы, как злобно заметил Стивен, „люди не всегда знали цену тому, чем они обладают“. А что, если Артур Джералдайн, агент по распространению „Дейли сан“ и страстный коллекционер, увидев у Майлзов рокингемский сервиз, предложил отцу Миллисент за него пятерку? Летом 1924 года мистер Майлз был уже на мели и мог обрадоваться этому предложению, не подозревая, что настоящая цена сервиза во много раз больше. Так или иначе, рокингемский столовый сервиз того же нежно-абрикосового цвета теперь украшает стол Джералдайна — и был „приобретен“ до его женитьбы в 1930 году.

Но подобный поступок, сам по себе достаточно мерзкий и родственный грабежу, вряд ли давал в руки Миллисент Майлз достаточно серьезный козырь. Вряд ли она могла шантажировать им Джералдайна тридцать лет спустя, а он, боясь разоблачения, пошел из-за этого на убийство. С другой стороны, покупка сервиза могла более тесно свести Джералдайна с семьей Миллисент. Ему тогда было двадцать с небольшим, а Миллисент казалась уже вполне созревшей девушкой. Если он стал ее любовником, понятно, почему в своих воспоминаниях она назвала его Рокингемом. Джералдайн ведь и в самом деле стал большим человеком в литературном мире. Правда, трудно его представить „застенчивым, нескладным юношей“, но тут надо принять во внимание приверженность мисс Майлз к литературным штампам: для нее всякий молодой человек должен быть застенчивым и нескладным.