Музыка сфер - Элизабет Редферн Страница 35

Внезапно перед ним возник доктор Пьер Ротье с большой чистой салфеткой в руке.

— Вот, мой друг, — сказал он, — чтобы поправить дело.

Александр, заикаясь, начал благодарить его, но Ротье поднял ладонь, тактично обрывая его, и помог ему очиститься. Затем взял две чистые тарелки и одну вручил Александру.

— Пора попробовать заново, мне кажется, — сказал Ротье. — Сам я готов поужинать, а повар мадам — выше всяких похвал — еще один изгнанник из Франции, подобно столь многим из нас. Не присоединитесь ли ко мне? — Английская речь доктора, несмотря на легкий акцент, была безупречна и точна.

— Вы очень любезны, — ответил Александр. — Но, честно говоря, боюсь, у меня пропал аппетит. — Его все еще угнетало воспоминание о жалости в карих глазах мадам де Монпелье.

— Вздор! — сказал Ротье, со вкусом вгрызаясь в душистый пирог, начиненный телятиной. — Ешьте, мосье, и к черту мужлана Ральфа. По-моему, он пытается наглядно демонстрировать теорию достопочтенного Гершеля, что мельчайшее случайное действие — то есть преднамеренный толчок под ваш локоть несколько минут назад — способно вызвать множественные и умножающиеся последствия: а именно, не только порчу вашего костюма и мимолетную неловкость для вас, но, возможно, даже ваше преждевременное расставание с нашим маленьким обществом.

Значит, и Ротье заметил злобную преднамеренность привратника.

— Но почему он испытывает ко мне такую недоброжелательность? — воскликнул Александр.

Ротье пожал плечами.

— Ральф ревнует ко всем новым членам нашего маленького сообщества, — ответил он. — Мы все, полагаю, боимся утратить место в привилегированном окружении Августы де Монпелье. Забудьте про него.

Заметно утешенный Александр начал по примеру Ротье отдавать должное превосходной еде.

— Вы только что упомянули теорию Гершеля, сэр, — через минуту-другую с живым интересом напомнил он доктору, — о том, как малое действие приводит к неисчислимым результатам. Так вы последователь положений Гершеля?

— Я испытываю к нему величайшее восхищение, — сказал Ротье, — как и мы все в этом обществе. — Он умолк, чтобы налить Александру еще вина. — В нем объединяется блистательная наблюдательность со способностью к величайшему смирению. Вопреки собственным поразительным открытиям он все еще убежден, что на самом деле мы понимаем очень мало.

— Да, — согласился Александр, — да, истинная скромность — это, конечно же, свойство величайших умов.

Ротье не спускал с Александра внимательного взгляда.

— Кстати, о скромности: я слышал от Августы, что вы сами математик немалого дарования. Мы все глубоко надеемся, что вы присоединитесь к нам.

— Ничего лучше я не мог бы пожелать, — с жаром ответил Александр. — Вы тоже астроном, доктор Ротье?

Ротье иронично помахал рукой.

— Я никак не могу претендовать на какие-либо заслуги. Когда позволяет время, я работаю над собственным замыслом сравнения величины ярчайших звезд, однако мои познания, конечно, ничтожны в сравнении с вашими. Кстати, скажите мне, откуда вы узнали о нашем сообществе?

— У нас, полагаю, есть общий знакомый, — ответил Александр поспешно. — Персиваль Оутс, мастер по очкам, проживающий в Кларкенуэлле. — На мгновение он ужаснулся, что допустил очередную ошибку, так как Ротье будто застыл. Но тут же доктор благодушно закивал и сказал одобрительно:

— Персиваль? Разумеется. Такой превосходный мастер.

— Он помог мне с моделью Юпитера. Сделал для меня ключ к ней.

Доктор обернулся и оценивающе посмотрел на модель, все еще в окружении восхищенных любителей.

— Видимо, луны Юпитера вас особенно интересуют. И вы исследуете этот сложнейший феномен совсем один?

— Не совсем. Видите ли, я имею честь переписываться с Пьером Лапласом касательно планетных орбит, а также лун Юпитера.

— Вы переписываетесь с самим Лапласом? В Париже? — Изумление и восхищение Ротье не оставляли никакого сомнения.

— Да, — сказал Александр. — Разумеется, Лаплас пишет на эту тему многим другим и ценит их мнения. Вы, наверное, знаете, что он и его коллеги надеются, что их исследование движения лун Юпитера поможет в определении широт. — Внезапно его лицо вытянулось. — Но, может быть, мне не следовало упоминать здесь мосье Лапласа? Вы же тут все изгнанники. Сомневаюсь, что к человеку, сотрудничающему с нынешним правительством вашей родины, кто-либо из вас способен чувствовать что-либо, кроме неприязни. Простите мне мою бестактность.

Ротье вновь наполнил их рюмки и покачал головой:

— Ничего подобного. Не извиняйтесь. Видите ли, жизнь Лапласа тоже подвергалась опасности. Прошлым летом на исходе развязанного Робеспьером террора ему пришлось спешно бежать из Парижа. Но положение изменилось, Лапласа, как и других мужей науки, призвали назад в Париж. Чтобы выиграть войну, мосье Уилмот, чтобы отправлять огромные корабли плавать по морям, чтобы отливать пушки все больше и лучше, правительству, даже якобинскому правительству, необходимы ученые.

— Но сами вы, доктор, не вернетесь на родину?

Ротье поколебался.

— Нет, — сказал он, — в Париж я не вернулся бы. — Он протянул руку за рюмкой. — Но, знаете, последнее время я часто думал, как было бы хорошо восстановить связь с прежним коллегой, каким был Лаплас. Особенно теперь, когда его изгнание позади. Тем не менее не так-то легко отправлять письма в Париж, особенно теперь, когда столько моих друзей по Académie мертвы или в изгнании. — Он задумчиво оглядел Александра. — Скажите, если бы я дал вам письмо для Лапласа, вас не очень бы затруднило вложить его в ваш собственный пакет для Бюро?

Сердце Александра преисполнилось радости.

— Никакого затруднения, доктор, но я понятия не имел, что вы с Лапласом старые друзья.

— Вернее, коллеги, — поспешно поправил Ротье. — Одно время я сотрудничал с ним, когда был врачом в Hôtel-Dieu. Лаплас писал свой трактат о вероятности. Для своих исследований он провел несколько недель в больнице, изучая вероятность смерти пациентов. — Он помолчал и продолжал, нахмурясь: — Он установил, что у вас, если вы бедны и истощены недоеданием, вдвое меньше вероятности выздороветь, чем у тех, кто более обеспечен. Мы, врачи, разумеется, могли бы сказать ему это с самого начала. Но Лаплас, хотя и превосходнейший человек, принадлежит к тем, кто любит сводить все к статистике.

— Да, — кивнул Александр. — Достоверности Лапласа иногда могут показаться самонадеянными. Однако в нашей переписке он блестящ без малейшей вымученности.

— Бесспорно, — согласился Ротье. — Но разве ваши письма не изымаются? Разве вы не сталкиваетесь с трудностями, отправляя и получая эти письма?

— Я пишу ему через посредство Королевского общества, — ответил Александр с некоторой гордостью. — Общество обладает особыми почтовыми привилегиями. Письма его членов без помех отправляются прямо по адресам на родине или в Европе. — Он наклонил голову с виноватым смирением. — Разумеется, моя работа особой важности не имеет.