Пучина боли - Джайлс Блант Страница 34

Фотокомната безраздельно принадлежала ей одной, и он никогда не входил сюда без приглашения.

Хотя иногда Кэтрин болтала о предстоящих проектах, она никогда не распространялась о своей работе в этой темной комнате. Она была похожа на повара, который не желает, чтобы кто-нибудь еще присутствовал на кухне, и предпочитает явить миру идеальное кушанье так, словно оно само возникло из воздуха. Она любила подняться наверх, держа в руке кучу свежих отпечатков, и рассыпать их по кухонному столу. И потом Кардинал изучал их один за другим, а она стояла в сторонке.

Если Кардинал медлил с выражением своего мнения, она высказывала из-за его плеча свое собственное. «Мне нравится эта пожарная лестница, очень эффектная диагональ». Или: «Посмотри на велосипедиста на заднем плане, он едет в противоположную сторону. Люблю такие нечаянные вещи». Кардинал чувствовал, что в половине случаев восхищается совсем не тем: какой милый ребенок, какой красивый снег. Но Кэтрин, похоже, не обращала на это внимания.

Над специальными раковинами, которые Кардинал по просьбе Кэтрин установил здесь еще много лет назад, висели в ряд несколько отпечатков одной и той же фотографии, прикрепленные к проволоке. Отпечатки были черно-белые, на них была кирпичная стена на переднем плане, а на заднем плане, не меньше чем за полквартала, — идущий в объектив человек. И человек, и стена получились одинаково резко, а Кардинал по собственному скромному опыту знал, как трудно в таких случаях добиться четкости и там, и тут. Это придавало изображению какую-то смещенность, прохожий и стена были словно бы в равной мере неодушевленными. Голова мужчины была опущена, его лицо скрывала шляпа, какие сейчас носят редко. Зловещая картинка… или, может быть, так кажется теперь, в ретроспективе.

— Что ты здесь делаешь? — Келли стояла, прислонившись к косяку двери, она выглядела непринужденно-хорошенькой в белой рубашке и синих джинсах. Как Кэтрин двадцать лет назад.

Кардинал указал на полки, занимавшие целую стену, на высокий шкаф для фотоаппаратов и линз, на широкие полки для хранения отпечатков. На корзины для рамок.

— Я все это выстроил для нее, — произнес он.

— Я знаю, — ответила Келли.

— Конечно, Кэтрин сама все спроектировала. Это же ее рабочее место.

— Здесь она была счастлива, — заметила Келли, и у Кардинала сжалось сердце.

— Я хочу попросить тебя об одной услуге, Келли. Может быть, не сейчас, а через несколько месяцев.

— Конечно. Что надо сделать?

— Я ничего не смыслю в фотографии. И если честно, мне нравились все снимки, которые делала Кэтрин, все до единого. Она видела эти вещи и считала их достойными съемки, для меня это многое значит. Но ты — художник.

— Начинающий живописец, пап. Не фотограф.

— У тебя взгляд художника. Я надеюсь, что когда-нибудь, не сейчас, ты сможешь просмотреть фотографии, которые делала Кэтрин, и отобрать лучшие. Я подумал, что мы могли бы сделать выставку ее работ в университете или в библиотеке. Например, на будущий год.

— Конечно, пап. Я с радостью. Но тебе не надо тут торчать. Пока все слишком свежо, тебе не кажется?

— Да. Так и есть.

— Пошли, — сказала она и даже взяла его за руку, выводя из фотокомнаты. Он совсем было расклеился.

Впрочем, Келли была права. Он обнаружил, что ему легче дышится наверху, на территории, которая всегда наполовину принадлежала ему. Он прошел в гостиную и стал смотреть на заглавия книг на полках. Большинство книг в доме покупала Кэтрин. В основном они были посвящены фотографии, но имелось и некоторое количество книг по йоге и буддизму, а также романы Джона Ирвинга [29]и множество работ по психологии — о депрессии и маниакально-депрессивном психозе. Он вытащил «Против самозаклания» Фредерика Белла.

На суперобложке перечислялось несколько других произведений того же автора, все — с учеными названиями, но эта вещь, по-видимому, была ориентирована на широкую аудиторию; она была написана со спокойной, умиротворяющей интонацией, и поражала откровенностью. На первых страницах описывалось, как отец Белла совершил самоубийство, когда мальчику было восемь лет, и как тот же поступок повторила его мать, десять лет спустя, когда Белл уже поступил в университет. Неудивительно, что такое прошлое привело человека к желанию работать «на ниве тоски и отчаяния» (как выражался Белл в предисловии).

Кардинал перелистал страницы. В основу книги было положено исследование нескольких реальных случаев: каждая глава начиналась с описания попытки самоубийства, которая и привела пациента на прием к Беллу. Целый раздел посвящался партнерам самоубийц, при этом особое внимание уделялось тем, у кого было несколько мужей или жен, совершивших самоубийство. «Некоторым людям с тайными, подавленными суицидальными фантазиями, — писал Белл, — необходимо находиться рядом с людьми, которые способны покончить с собой. Сами они не в состоянии переступить через смертную черту, и им нужен кто-то, кто совершит самоубийство за них».

Кардинал решил, что сейчас это для него не самое подходящее чтение.

Он прошел в кухню, где Келли устроилась с альбомом для зарисовок. Он взял с разделочного стола стопку почты, которую она туда положила. Большинство корреспонденции было для Кэтрин: фотографический журнал, сообщения о предстоящих выставках, пришедшие из Галереи искусств Онтарио и Королевского музея Онтарио, счет за пользование карточкой «Мастеркард», а также различные массовые рассылки из Северного университета. Имелась также пара квадратных конвертов, адресованных ему: очередные открытки с соболезнованиями.

Он как раз искал ножик для вскрытия писем, когда зазвонил телефон.

Это был Брайан Оверхолт, полицейский из торонтского отдела убийств, Кардинал был с ним знаком целую вечность. Больше двадцати лет назад они вместе работали по преступлениям в сфере морали, а потом по наркотикам. Вдвоем они составляли отличную команду. Оверхолт был одним из немногих его торонтских коллег, по кому он скучал. До этого Кардинал звонил ему насчет Коннора Пласкетта.

— Джон, у меня есть ответ на твой вопрос. Пласкетт и в самом деле — «бывший человек». Пару недель назад в нашем клубном районе попал под «эскаладу». [30]Какое-то время провисел в списке больных, находящихся в критическом состоянии, а неделю назад умер. В прошлую субботу.

— Он у вас там был замешан в чем-нибудь, о чем мне следует знать?

— Если и был, нам про это ничего не известно. Его дружки все исчезли, когда его переехали, так что делай выводы сам. Похоже, им неохота было тратить время на объяснения с правоохранителями.

— Водителя вы взяли?

— Нет, но это вопрос времени. Могу тебе еще чем-нибудь помочь? Алло? Ты слушаешь?

Кардинал успел вскрыть один из конвертов, адресованных ему, и теперь смотрел в открытку, которая лежала внутри.