А потом - убийство! - Джон Диксон Карр Страница 34

Моника опустила стеклянную перегородку, отделяющую ее от водителя.

– Вокзал Марилебон, быстро! – приказала она.

2

Разумеется, ближайший поезд отходил только в четверть пятого.

Моника мерила шагами платформу. Она так много раз проходила мимо книжного лотка, что ей показалось, будто хозяин лотка заподозрил в ней воровку, которая хочет украсть какое-нибудь дешевое издание в бумажной обложке. Пока стрелки часов медленно переползали с четверти до половины четвертого, она представляла, как на студии ее ждут Хаккетт и Фиск, перед которыми стоят часы; они злятся все больше и, наконец, решают ее уволить.

В буфете Моника залпом проглотила чашку чаю. От нечего делать взвесилась. Наконец, она вспомнила, что стоящая на письменном столе красная кожаная викторианская шкатулка опустела; и – вскоре окажется, что данный факт необычайно важен, – она купила сигарет.

Моника Стэнтон купила на вокзале, в табачном ларьке, пачку с пятьюдесятью сигаретами «Плейерз» и, не вскрыв ее, бросила в сумочку.

Три сорок. Без десяти четыре. Четыре. Она поднялась на перрон в ту же секунду, как начали пускать пассажиров, и прождала до отправления поезда еще десять минут, показавшихся ей вечностью. В пять часов, усталая и издерганная, она сошла на станции «Пайнем».

– Точность, – говорил ей когда-то мистер Томас Хаккетт, – называют вежливостью королей. И даже более того: точность просто очень хорошая черта. Я сам стараюсь быть точным и не выношу непунктуальности в других. Когда я сталкиваюсь с…

Обычного такси, которое довозит от вокзала до студии за скромную плату в шиллинг и шесть пенсов, на месте не оказалось. Моника пошла пешком по проторенной дорожке, которая вилась среди полей.

К тому времени, как она добралась до студии, она уже бежала. Она подсчитала, что быстрее всего доберется до старого здания, если срежет путь по парку за главным корпусом. Слева от нее располагались съемочные павильоны, а справа тянулась проволочная изгородь. Именно тогда на Монику вдруг снизошло озарение, и она разрешила одну из тех мелких загадок, что мучили ее с самого начала.

У проволочной изгороди сидел почтенный с виду старый джентльмен с седыми бакенбардами и в треуголке; на нем был пурпурный с золотом мундир начала девятнадцатого века, и он курил трубку. За ним примостился архиепископ Кентерберийский, который читал «Дейли экспресс». Три-четыре офицера Шотландского драгунского полка держались на почтительном расстоянии от двух данных субъектов и от двух других людей, стоявших посреди дороги.

Одним был толстяк с сигарой, другим – высокий молодой человек в очках и с преувеличенно аристократическим выговором.

– Послушайте, – говорил толстяк с сигарой. – Не могут они так со мной поступить! Что значит: мы не можем снимать битву при Ватерлоо? Нам надо снять битву при Ватерлоо, и точка! Нам осталось снять только битву при Ватерлоо, и картина закончена!

– Извините, мистер Ааронсон, но, боюсь, это будет невозможно. Солдат призвали в армию.

– Хоть убейте, не понимаю. Что значит: солдат призвали в армию?

– Мы задействовали для съемок настоящих солдат, мистер Ааронсон, которых нам на время ссудили военные. А сейчас их призвали на службу.

– А французы?

– Французов, мистер Ааронсон, изображали ополченцы из войск внутренней обороны. Наполеон сейчас служит дружинником ПВО.

– Господи Иисусе, надо же что-то делать! Займите статистов!

– Трудно будет обучить их всему за такой короткий срок, мистер Ааронсон.

– Я не хочу, чтобы их обучали. Я хочу, чтобы они сражались в битве при Ватерлоо. Хотя… погодите. Погодите-ка! У меня идея. Вам не кажется, что можно закончить картину без всякой битвы при Ватерлоо?

– Боюсь, мистер Ааронсон, она необходима.

– Тогда вот как мы поступим, – заявил толстяк. – Покажем ее символически, понимаете? Герцог Веллингтон лежит раненый на раскладушке, ясно? Он слышит пушки. Пиф-паф! Вот так!

– Да, мистер Ааронсон?

– По лицу у него бегут слезы, ясно? Он говорит: «Там дерутся мои храбрые ребята, а я не могу помочь им». Может, в горячке у него видение будущего. Ясно? Да, слушайте! Выйдет чертовски художественно! Герцог Веллингтон…

Моника Стэнтон застыла на месте.

Она только частично расслышала вдохновенные слова толстяка, так как видела его лишь мельком. Внимание ее было привлечено к другому человеку. По дорожке шел мальчик-посыльный Джимми, который охранял вход в студийный павильон номер три. Он уже сменился с дежурства и ел шоколадный батончик. Наконец, Моника вспомнила, где она видела его раньше.

Она поманила его в угол:

– Джимми!

– Да, мисс?

– Джимми, ты знаешь, как меня зовут?

– Конечно, мисс. Вы – мисс Стэнтон.

– Да, Джимми, – кивнула Моника. – Но откуда ты узнал, кто я такая, три недели назад, когда я только приехала сюда? Ты должен был передать кое-что «даме, которая пришла вместе с мистером Картрайтом»; вот как было написано на доске объявлений. Откуда ты узнал, что я – та дама, что пришла с мистером Картрайтом?

– Потому что я видел, как вы вошли в павильон вместе с мистером Картрайтом, мисс.

– Нет, Джимми, ничего ты не видел.

– Как это?

– Тогда тебя в павильоне не было, – сказала Моника. – Я вспомнила, где тебя видела. Когда мы с мистером Картрайтом вошли в главный корпус, ты как раз выходил из буфета и ел шоколадку.

– Не знаю, мисс, о чем вы. Вот истинный Бог, не знаю.

– Нет, знаешь. Теперь я все вспомнила. Ты нас не видел, потому что стоял к нам спиной, а мы шли по коридору. Ты не мог нас видеть. Так откуда же ты узнал, что я – та дама, которая пришла с мистером Картрайтом, и откуда узнал, как меня зовут?

– Вот вам крест, мисс…

Джимми так страстно божился и клялся, что шоколадный батончик выпал у него из руки. Окинув упавший батончик унылым взглядом, мальчик поднял его с земли и бережно сдул прилипший сор. Подлость какая! С какой стати он должен вспоминать что-то, произошедшее три недели назад, то есть в давнем-предавнем прошлом – тем более что сам он давно обо всем позабыл?

– Джимми, я не собираюсь доносить на тебя, – продолжала Моника. – Я знаю, тебе нельзя уходить из павильона, но я никому ничего не скажу!

– На следующий день после того я говорил мистеру Картрайту…

– Не важно, что ты говорил мистеру Картрайту. Ну же, Джимми, не бойся. Выкладывай! Я никому ничего не скажу.

– Побожитесь!

– Вот тебе крест, и провалиться мне на этом месте!

– Ладно. – Джимми лизнул батончик и угрюмо начал все сначала: – Я спросил мисс Флер. Вот точно, мисс, я ничего плохого в виду не имел! Я и отошел-то всего на минутку или две. Вернулся, а там была записка, а откуда мне знать, кто вы такая? Вот я и спросил мисс Флер, когда встретил ее у павильона тысяча восемьсот восемьдесят два. Ну и она мне сказала. Она пила пиво.