Плохая хорошая девочка - Ирина Арбенина Страница 33

Причем лучше всего «подняться» и «раскрутиться», по Юриным наблюдениям, удавалось тем, кто что-нибудь продавал. В широком, так сказать, смысле слова, — необязательно корейскую лапшу или нефть. Некоторым удавалось, например, продать красоту или личную преданность. Мозги пока, по Юриным наблюдениям, особым спросом не пользовались.

В общем, время шло, и Юре, перебивавшемуся на «смешные деньги», все больше хотелось что-нибудь продать…

Однако желающих заработать на продаже давно уже было больше, чем товара — все кругом уже было продано и перепродано. Кое-что уже по многу раз.

Так что Юре оставалось только мечтать. Иногда он просто просыпался с этой мечтой: что-нибудь наконец продать! Так, чтобы на жизнь хватило. Ибо жизнь, которую в Москве вели те, кто ничего не продавал, вряд ли можно было назвать жизнью.

Поэтому, прочитав «Дневник» и думая о шестьдесят девятой квартире, Юра оценивал случившееся именно с такой точки зрения: нет ли здесь чего-то эдакого? Такого, что можно было бы «продать»?

Интересной информации, например? Или чего-то, о чем Юра пока даже и не подозревает? В общем, такого-эдакого… Чтобы продать и извлечь хоть какую-то для себя пользу. Материальную, разумеется.

Так, например, имя знаменитого Оскара Звездинского, фигурировавшее в этих странных записях, было овеяно в Москве слухами о немалых, даже для такого города, деньгах. А его дурацкий белый лимузин, длиной с московский трамвай, перевозивший артиста с концерта на концерт и с большим трудом разворачивавшийся в тесных переулках, просто был притчей во языцех.

Да и вообще… Уж больно загадочной и неординарной была вся эта история с «воющей собакой».

И была ли в шестьдесят девятой квартире собака? Если да, то была она, конечно, «зарыта». Причем глубоко!

Кто, например, тот мертвый мужик? И не он ли это и выл, пока был живой? Кто это? Одичавший от долгого заточения заложник?

И если выл именно он, то почему выл, а не стучал по батарее, не разбивал окно, стараясь привлечь внимание прохожих и соседей, не кричал и не ругался матом?

И стоит ли чего-нибудь эта тетрадь Эллы Фишкис? В том смысле: есть ли у нее цена?

Если кто-то все это просто сочинил, то, может, отнести куда-нибудь в издательство и напечатать? Юра вот где-то слышал, что один знаменитый писатель свой роман чуть ли не в походном ранце убитого на войне офицера нашел. Напечатал — и стал знаменитым.

Однако еще более странной вся эта история показалась Ростовскому после того, как он случайно открыл газету «Вечерняя Москва» и наткнулся на небольшое объявление… «Концерты Оскара Звездинского в Театре эстрады, назначенные на двадцать четвертое, двадцать пятое и двадцать шестое число сего месяца… отменяются. Возврат билетов в кассах театра…»

Тут уж Юра Ростовский не выдержал. Прямо руки зачесались от жажды деятельности.

Однако все-таки армейская инерция была еще велика. И сработало вбитое уже армией, на уровне рефлекса, желание «доложить начальству».

Что Юра Ростовский и сделал.

* * *

Однако начальство, выслушав странный Юрин рассказ, особого интереса не проявило.

— Значит, говоришь, ничего не известно, — вздохнуло начальство. — Ничего непонятно в этой истории, ничего не известно. Так?

— Так.

— Ах, ах, как нехорошо…

— Нехорошо, — поддакнул Ростовский.

— Прямо «нехорошая квартира»… — заметило начитанное начальство. — Но кто-то же прописан в этой нехорошей квартире? Кому-то она принадлежит?

— Принадлежит, конечно. Сейчас все кому-нибудь уже принадлежит.

— Это-то можно узнать?

— Это-то известно. — Ростовский заглянул в свои записи. — Пожалуйста. Петухов Георгий Петрович, 1911 года рождения.

— Старик, что ли?

— Выходит, так.

— Ну и?

— Вы хотите сказать, не следует ли побеседовать с этим Петуховым Георгием Петровичем?

— Именно.

— Это невозможно.

— Что так?

— Я не могу его найти.

— А хорошо искали?

— Честно говоря, не очень. Поискать получше?

— Да нет… — Юрино начальство вздохнуло. — И догадываешься, Ростовский, почему не стоит?

— Не дурак, — тоже вздохнул Юра.

— Вот именно. У нас и так висяка нераскрытого хватает. А тут что же получается? Пропал, значит, этот Петухов Георгий Петрович 1911 года рождения? И хрен его знает, куда запропастился?

Юра согласно кивнул.

— Станешь искать, Юра, этого старпера — и еще неизвестно, что найдешь! Неизвестно, каких сюрпризов нароешь…

— Но, понимаете, эта тетрадка…

— Ростовский, ты, наверное, книжек много в детстве читал из серии «Библиотека приключений»? Верно? Читал?

— Допустим.

— Хорошо, что ты хоть допускаешь такую возможность. Так вот… А тебе, Ростовский, не приходит в голову: что это просто-напросто художественный вымысел? Скажем, чистой воды сочинительство? Вдруг это просто рассказ или повесть? Может быть, даже начало романа?

— Нет.

— Почему же?

— На начало не похоже. Там есть финал. Причем очень невеселый.

— Ну хорошо, пусть не роман. А эта твоя Прекрасная долина, в которой некая девушка внезапно очнулась… Ты сам-то не пробовал, часом? Один укол — и тоже очнешься в какой-нибудь Прекрасной нереальности, долине, пустыне или вообще на другой планете!

И тут Ростовский собрался с духом и протянул своему скептически настроенному начальству газету «Вечерняя Москва».

— Что это ты тут фломастером обвел? — удивилось начальство, отталкивая предусмотрительно газету.

Мудрый жизненный принцип «чем меньше знаешь, тем спокойней спишь» начальству был, видимо, хорошо известен.

— Это объявление, — отчеканил по-военному Юра. — Разрешите прочитать вслух?

— Ну попробуй, попробуй… — недоверчиво хмурясь, смилостивилось все-таки начальство.

— «Концерты Оскара Звездинского в Театре эстрады, назначенные на двадцать четвертое, двадцать пятое и двадцать шестое сего месяца, — бодро начал читать Юра, — отменяются. Возврат билетов в кассах театра. Берсеневская набережная, дом…»

— И что же? — перебило Юру начальство.

— Как? Разве это ни о чем не говорит?

— Ни о чем не говорит, Ростовский, ни о чем.

— Но как же?!

— А может быть, этот Звездинский просто заболел гриппом? Или, например, сильно запил?

— Может быть, — согласился Юра, уже вполне уяснивший позицию своего непосредственного начальства. — Так что же — выкинуть, значит, мне эту тетрадку?