Королева сыска - Галия Мавлютова Страница 33

* * *

Если бы Виктор сейчас развернулся и ушел, он так бы ничего и не услышал, ничего бы не узнал.

Но он постоял в раздумье с минуту, легонько пнул пустую бутылку, и та, покатившись по паркету, ударилась о тарелку с окурками, стоявшую рядом с диваном. Смурнов проснулся, завозился и что-то пробормотал. Затем чуть приподнялся, нашарил под диваном черную сумку и извлек из нее початую поллитровку. Сделав несколько глотков, Смурнов заговорил с Виктором причем так, будто Виктор и должен был находиться в его комнате, будто он уже давно стоял рядом.

Смурнов болтал без умолку — то есть умолкал лишь для того, чтобы в очередной раз приложиться к бутылке. Сначала он думал, что совсем недавно пришел с работы, потом сказал, что уже утро, и начал собираться на работу; затем вдруг заявил, что он — матрос срочной службы, в общем всякое говорил… Разумеется, это был пьяный бред, но Виктору удавалось вылавливать в этом мутном потоке поистине бесценные крупицы информации.

Удавалось лишь благодаря тому, что он постоянно задавал наводящие вопросы, иногда просто произносил «кодовое» слово — «Астахов». Смурнов то и дело сбивался, но лейтенант проявлял упорство, в результате узнал много интересного.

«С этим его запоем мне крупно повезло, — поздравлял себя Виктор. Оказывается, не зря я подозревал, что трезвый Смурнов недоговаривает о нанесении тяжких телесных Астахову. А может, у меня уже вырабатывается интуиция, о которой любит говорить Гюрза? Интересно, раскрутила она того типуса?..»

* * *

Хотя форточка была открыта, по кабинету плавали клубы табачного дыма. Прикурив очередную сигарету, Гюрза сказала:

— Тридцать пять — да это даже больше, чем полжизни. Женщины в таком возрасте уже считают себя старухами. Шутка ли — тридцать пять!

К этому моменту Гюрза уже прекрасно знала, с кем имеет дело; Зимин был явно не из тех, кто мог бы запереться от нее наглухо и не пустить в темные закоулки своей души, — не так умен, не так изворотлив и силен волей, чтобы уйти от нее. Так что она без труда нащупала его слабину, его болевую точку. Было совершенно очевидно: гражданин переживает то, что называют «кризисом среднего возраста». Причем переживает очень тяжело. Оглядываясь на прожитые годы, он видит, что как был никем, так никем и остался, — швалью прожил, ничего не нажил, кроме дерьма. Пьянки, шалавы, гастроном, кухня с тараканами, друзья-алкаши…

И невыносимо хочется наверстать, резко взлететь, стать человеком, сделаться крутым. Выход же ему видится в тугом кошельке — большие бабки, дескать, его поднимут. Потому и связался с Тенгизом.

Не придумал ничего лучше. Решил разом выправить свою жизнь, а ведь прежде от такого действительно опасного криминала воздерживался — Гюрза сразу это поняла. Возраст — вот его ноющая язва. И теперь следовало давить и давить на эту точку, хорошенько расковырять эту рану.

— Не собираешься юбилей справлять в ресторане, как многие делают? Многие тридцать пять именно так отмечают.

— Да какой там ресторан? Не по доходам…

— Такая дата раз в жизни бывает. Может, и будущую жену среди старых приятельниц найдешь.

Я полно таких случаев знаю. Ведь сколько можно бобылем? Даже если сейчас родишь, посчитай, сколько тебе будет, когда твоему ребенку стукнет, скажем, шестнадцать. Пятьдесят один, почти пенсионер. Не находишь, что пора уже обзаводиться детьми?

— Некоторые и позже обзаводятся! Вон в мастерской один в сорок два первого завел.

— А ты знаешь, какой ты будешь в сорок два, что сможешь? Бывает, сперматозоиды со временем теряют способность оплодотворять. Не слышал про такое?

Зимин вздрогнул. Гюрза же мысленно улыбнулась — со сперматозоидами, видать, в самую точку попала.

Главное сейчас — не останавливаться, не делать пауз, гнать вопрос за вопросом, чтобы у сидящего напротив не оставалось времени подумать. Да-да, гнать, давить — и «клиент» дозреет.

— Ну, чего молчишь? Мужик, а не знаешь таких простых вещей. С возрастом бабы теряют красоту, а мужики кое-что другое, не менее важное.

Вот скажи, раз у нас пошел откровенный разговор, ты разве в постели сейчас такой же, как и в двадцать пять?

«А это тебе дополнительный хук с левой. В двадцать пять ты сел, и эта цифирь — „двадцать пять“ — сейчас в тебе отзовется очень неприятным эхом», — думала Гюрза, дожидаясь ответа…

* * *

Виктор летел от запойного пьяницы Смурнова как на крыльях. Дело Астахова он теперь закроет в два счета. Товарищ подполковник Григориев обрадуется и обронит скупую мужскую похвалу. Осталось только оформить картина по Астахову теперь прояснилась совершенно.

Гражданин Смурнов встретил на улице своего школьного приятеля проживающего с ним в одном дворе Колыванского. Тот тащил телевизор, и Смурнов помог донести до комиссионного, где работник «комиссионки» гражданин Михайлов, хороший знакомый гражданина Колыванского, приобрел телевизор, не требуя документов. Затем Колыванский поставил Смурнову бутылку водки, и в тот же день гражданин Смурнов, как и весь их двор, узнал следующее: гражданину Астахову были нанесены в темной подворотне тяжкие телесные повреждения, и потерпевшего отправили в больницу. А из квартиры Астахова неизвестный преступник, завладевший его ключами, похитил всякую всячину, в том числе цветной телевизор марки «Панасоник». Гражданин Смурнов все сопоставил и сделал правильный вывод, но школьного приятеля решил не выдавать. Когда же Виктор вызвал его в отделение и опросил как человека, хорошо знавшего потерпевшего, Смурнов не признался, гад, ни в чем, а теперь выложил все в состоянии сильного алкогольного опьянения.

«Наверное, я везучий, — подумал Беляков и посмотрел на часы. — Гюрза, должно быть, уже закончила. И ждать меня, разумеется, не будет…»

* * *

А Гюрза как раз заканчивала. Она поняла, что настало время еще раз надавить — и добивать. Ради этого последнего удара, последнего штриха, если угодно, она и мучилась так долго (сколько ж прошло — два, три часа?). За это время она, нащупывая болевые точки собеседника и давя на них, прожила с ним всю его жизнь — напрасно, что ли?!

Да, пора дожать «клиента».

Пристально глядя на Зимина, Гюрза проговорила:

— И вот к чему мы пришли. К тому, что я знаю: ты по уши замазан. Я знаю про Тенгиза, про его дела, про твои дела с ним. Что тебе остается после того, как ты сегодня придешь домой? Пуститься в бега? Тогда придется бросить все, бояться всех — наших, ваших… Ваши тогда точно решат, что это ты их сделал и, испугавшись, смылся. И куда тебе бежать? Кому ты нужен? Останешься здесь — из дела не выйти. Значит, попадешься вместе со всеми. Попадешься очень скоро и получишь на полную катушку. Статью знаешь? Догадываешься, что ты, именно ты получишь по верхней планке? Сколько тебе будет, когда ты вернешься, если не подохнешь? И прикинь, какой развалиной ты тогда будешь? Все, тогда хана! Какие тогда женщины?

Какая работа? Бомжевать останется, шастать по помойкам, жрать собак. Что тебе нравится, что ты выбираешь? Я могу предложить третий путь, единственное твое спасение. Только потому предлагаю, что мне тебя стало жаль. Ты нормальный мужик, тебе это все не нужно. Надо лишь выпутаться и зажить по-человечески, прожить остаток жизни нормально, с хорошей бабой, детей завести. Я могу тебя тихо вывести из игры, так, что ни одна собака не поймет, что это ты сдал мне весь расклад. Тебе, конечно, дадут срок, но условный. Или, на крайняк, год химии. — Гюрза выложила на стол лист бумаги и ручку. — Так будешь давать расклад? Да или нет? Быстрее, мне уже некогда. Только не говори, что должен подумать и все такое. У тебя вся жизнь была, чтобы думать. Если откажешься, я больше не стану уговаривать и ничего не буду тебе предлагать. Или мы работаем вместе — или каждый сам по себе. Ну, выбрал, даешь мне расклад?