Голова королевы - Эдвард Марстон Страница 33

Атмосфера за кулисами «Куртины» накалилась, нервы у всех были натянуты, словно струны лютни. Труппа и так волновалась по случаю выступления, но история с похищением рукописи взбудоражила всех. Сама мысль о неведомом, но столь решительном враге тревожила не на шутку, звучало множество догадок, кем могли быть загадочные преступники. В итоге актеры пребывали не в лучшем расположении духа перед премьерой. Многих тяготили суеверия, и Барнаби Джилл выразил опасения большинства:

— Что дальше, хотелось бы знать? Бог троицу любит… Происшествие с Диком Ханидью — раз. Похищение пьесы — два. — Он понизил голос на октаву. — Какое еще происшествие ждет нас сегодня?

— Твое выступление, — пробормотал Сэмюель Рафф себе под нос, и несколько человек, стоявших рядом с ним, хихикнули.

Лоуренс Фаэторн хотел разрядить обстановку, но сделал только хуже. Собрав труппу в гримерке, он произнес короткую речь о том, что нужно дать отпор врагам, выступив как можно лучше. Его увещевания сплотили актеров для достижения их общей цели, но посеяли тревогу, похожую на боязнь сцены.

— Сэмюель?

— Да, сынок?

— Мне плохо…

— Дыши поглубже, Мартин.

— Это платье меня душит.

— Выпей воды.

— Я ни за что не смогу спокойно стоять на сцене.

— Все будет в порядке, — заверил Рафф. — Как только выйдешь на сцену, все тревоги исчезнут. В день премьеры актер чувствует себя, как перед битвой: даже самый храбрый воин боится за свою жизнь. Но когда оказываешься на поле брани, все страхи как рукой снимает. Выступление — тоже своего рода битва, Мартин. Ты будешь достойно сражаться, я знаю.

То, что Мартин Ио обратился за поддержкой к Сэмюелю Раффу, выдавало его волнение. Мальчик три года выступал с «Уэстфилдскими комедиантами», набравшись за это время самоуверенности, местами переходящей в высокомерие, но сейчас он совсем растерялся. Его окружали актеры с такими же вытянутыми лицами и пересохшими ртами, как и у него, и Ио выбрал человека, которого раньше всегда недолюбливал. Самообладание Раффа выделяло его на фоне остальных, и Мартин, как и большинство коллег, черпал силы в его спокойствии. Он даже решился поведать Сэмюелю страшную тайну.

— Знаешь что, Сэмюель? Не думал, что я скажу такое, но…

— Ты хотел бы, чтобы вместо тебя сейчас роль Глорианы исполнял Дик?

— Да… Как ты догадался?

— Ну, это нетрудно, сынок, — улыбнулся Рафф. — А знаешь, что я тебе на это скажу? Если бы Дик стоял сейчас в этом костюме вместо тебя, то думал бы то же самое.

Николас благодарил Господа, что хоть кто-то в труппе сохраняет хладнокровие и успокаивает других. У большинства актеров во взгляде застыла паника, а Эдмунд Худ пал первой жертвой всеобщей истерии. Проработав всю ночь, он рисковал сейчас полностью утратить самообладание. Сначала Худ сомневался, хороша ли его пьеса, потом принялся размышлять, так ли уж талантлив он сам, после чего перешел к более глобальным рассуждениям о пользе театра.

Плавным противодействием этой истерике был сам Николас. Пусть и с перебинтованной головой, он как обычно следил за последними приготовлениями и успокаивал членов труппы. Пока суфлер был с актерами, труппа двигалась в заданном направлении, и это внушало воодушевление. Николас нашел теплые слова для всех, кто нуждался в моральной поддержке, и пока его подопечные носились туда-сюда по гримерной, подбадривал их:

— Вчера музыка звучала просто превосходно, Питер.

— Благодарю.

— Лучше просто не придумаешь… Томас…

— Да, мистер Брейсвелл?

— Не подведи нас сегодня, вся надежда на тебя.

— О Боже. — пробормотал старый смотритель сцены.

— Твой опыт станет для нас опорой.

— Надеюсь…

— Хью!

— Да? — отозвался костюмер, не переставая взбивать нижние юбки Джону Таллису.

— Переодеваться придется очень быстро. Особенно Глориане в последнем акте.

— Можешь на нас положиться!

— Джордж…

— Я тут, мистер Брейсвелл, — отозвался Дарт, выразительно зевнув.

— Ты вчера был настоящим троянцем, храбрым и выносливым. Постарайся не клевать носом. Грегори!

— А его нет!

— Где же он?

— А вы как думаете?

— Что, опять?!

Всеобщий смех немного разрядил обстановку. Все знали, где нашел убежище крикливый Грегори, причем это был уже четвертый визит. Как и любой элемент театра, нужник вносил в представление свой вклад, причем немалый.

Николас отогнал усталость и оглядел труппу. Нервы у всех по-прежнему были напряжены, в глазах не было блеска, но он почувствовал: самое страшное позади. Уэстфилдцы — профессионалы. Мучительное ожидание сменится воодушевлением, когда актеры выйдут на сцену, и никто из членов труппы не позволит себе поддаться панике. Они выйдут из сегодняшнего испытания с честью.

Лоуренс Фаэторн, великолепный в своем итальянском дублете и плаще, незаметно подошел к Николасу и шепнул на ухо:

— Мне стоит еще раз выступить перед войском? Или я уже достаточно приободрил ребят?

— Более чем, — тактично ответил Николас. — Теперь покажи им пример.

Это был мудрый совет, и Фаэторн им воспользовался. Он отошел в сторону и шепотом повторил свой первый монолог. Суфлер только что спас труппу от нового приступа паники, сохранив с трудом достигнутое хрупкое спокойствие.

Солнечные лучи позолотили амфитеатр, превратив сцену в шахматную доску, сложенную из света и тени. Из-за жары зрители в стоячем партере сильно потели, распространяя запахи немытого тела, зато лучше продавались пиво, вино и вода.

На спектакль собрался весь свет. По шуму, суете, пылу, грубости, по стилю и цвету одежд, по разнообразию модных нарядов сегодняшняя публика даже переплюнула тех, кто приходил на «Семь футов под килем». В этот жаркий летний день «Куртина» представляла собой Лондон в миниатюре. Здесь можно было встретить представителей всех классов и любителей самых разных зрелищ. Придворные парили над простыми смертными, преступники скрывались внизу. В изобилии был представлен средний класс. Множество акцентов, типов лиц и фигур. Кругом сыпали добродушными шутками, насмешками и едкими колкостями. Здесь соседствовали ум и глупость. Внутри деревянного здания вместился город во всем своем многообразии.