Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин Страница 20

Обслуживал нас новый лакей Липпс, в опытностии вышколенности которого я уже имел возможность убедиться. Он и сам превосходнопонимал, какому важному экзамену сейчас подвергается, и делал всёбезукоризненно – я следил за ним со всей возможной придирчивостью, но никакихоплошностей не заметил. Я велел Липпсу находиться за дверью, ибо разговор дляего ушей не предназначался, и когда нужно было что-то принести или убрать,звонил в колокольчик. Чухонец быстро, но без спешки – то есть именно так, какположено – исполнял требуемое, и снова исчезал за дверью.

Более строгих и понимающих ценителейлакейского искусства, чем мои гости, верно, было не сыскать во всем беломсвете. В особенности это касалось почтенного Фомы Аникеевича.

Следует пояснить, что у нас, слуг, свояиерархия, зависящая отнюдь не от статуса наших господ, а исключительно от опытаи достоинств каждого. И по этой иерархии главным из нас вне всякого сомненияявлялся Фома Аникеевич, дворецкий его высочества Симеона Александровича, самогомладшего из августейших дядьев. С Лукой Емельяновичем мы были примерно наравных, а вот Дормидонт, царский камердинер, при всем блеске занимаемой имдолжности почитался в нашем кругу еще подмастерьем. Он и сам знал свое место,сидел скромно, не откидываясь на спинку стула, старался поменьше говорить ипобольше слушать. Общее мнение на его счет было такое: способный,наблюдательный, умеет учиться и далеко пойдет. Из хорошей дворцовой семьи, даоно и по имени-отчеству видно – Дормидонт Кузьмич. Все наши, из природныхслужителей, получают при крещении самые простые, старинные имена, чтоб в миребыл свой порядок и всякое человеческое существо имело прозвание согласно своемуназначению. А то что за лакей или официант, если его зовут каким-нибудьВсеволодом Аполлоновичем или Евгением Викторовичем? Один смех да путаница.

За полтора года нового царствования Дормидонтизрядно вырос в мнении дворцовых знатоков. Чего стоит хотя бы тот случай вЛивадии, сразу после кончины прежнего государя, когда новый император, пребываяв расстроенных чувствах, едва не вышел к соболезнующим в погонах и без черногобанта. Селезнев поймал его величество за локоть, когда уже распахнулись двери,и в пять секунд поменял погоны на эполеты, да еще успел прикрепить каксельбанту траурный креп. То-то был бы конфуз!

Но, конечно, до таких орлов, как ФомаАникеевич или покойный Прокоп Свиридович ему еще далеконько. Фоме Аникеевичувыпал тяжкий крест – состоять при такой особе, как Симеон Александрович. Однослово – не позавидуешь. Сколько раз Фома Аникеевич уберегал его высочество отстыда и срама! Если у генерал-губернаторской власти в Москве еще сохраняетсяхоть какой-то авторитет, то лишь благодаря великой княгине Елизавете Феодоровнеда дворецкому.

А про Прокопа Свиридовича, служившегокамердинером при Александре Освободителе, в нашем кругу рассказывают легенды.

Один раз в балканскую кампанию, аккурат вовремя третьей Плевны, шальная турецкая граната упала прямо перед государем,который как раз изволил полдничать. Прокоп Свиридович, как полагается, стоялрядышком, держал поднос. На подносе чашка бульону, булочка и салфетка.

А тут откуда ни возьмись огненный шар! Упал вмалую, поросшую травой ямку – шипит там, прыгает, дымом плюется, сейчасшарахнет. Вся свита вокруг так и замерла, один только камердинер не растерялся:не уронив подноса, сделал два мелких шажка к ямке и бульоном на гранату!Фитиль-то и погас. Тут самое примечательное, что его величество, увлеченныйзакуской, этого маленького происшествия вовсе не заметил и только удивился, чтов поданной чашке так мало бульону. Комиссарову за то, что пистолет цареубийцыКаракозова отвел, было дворянское звание пожаловано, а Прокопу Свиридовичу –как говорят в народе, кукиш с хреном, потому что никто из свидетелей, дежурныхгенералов и флигель-адъютантов, ничего царю не объяснил. Устыдились, чтокамердинер решительнее и смелее их оказался, а сам Прокоп Свиридович был нетаков, чтоб заслугами хвастать.

Но еще большую отвагу этот выдающийсяслужитель проявил на ином фронте, интимном. Можно сказать, сохранил мир испокойствие в августейшей семье. Однажды в день ангела императрицы еговеличество совершил оплошность – вынимая из кармана подарок, кольцо с большимсапфиром в виде сердечка и инициалами государыни, выронил на пол другое, точнотакое же, только с инициалами княгини Тверской.

– Что это, Сэнди? – спросилаимператрица, близоруко прищурившись на покатившийся по ковру маленький кружок,и потянула из сумочки лорнет.

Государь весь обмер и не нашелся, чтоответить. А Прокоп Свиридович, быстро нагнувшись, поднял кольцо и моментальнопроглотил. Сначала сглотнул, а потом уж почтительнейше пояснил:

– Виноват, ваше императорское величество,это у меня медицинская лепешка от катара выпала. Очень что-то желудком маюсь.

Вот какой это был человек – ему после самПирогов из живота кольцо вырезал.

Именно пример Прокопа Свиридовича вдохновилменя, когда в прошлом году я, смею думать, неплохо выручил ГеоргияАлександровича из почти такой же деликатной коллизии, возникшей с письмомбалерины Снежневской. Слава богу, бумага не сапфир, так что обошлось безхирургического вмешательства.

Когда я присоединился к почтенному собранию,разговор шел о грядущих торжествах. Дормидонт, явно волнуясь, что и понятно –нечасто ему доводилось говорить в таком обществе – рассказывал интересное прогосударя. Фома Аникеевич и Лука Емельянович благосклонно слушали. Японец,надувая щеки и пуча свои раскосые глазки, пил чай из блюдца. Мадемуазель учтивокивала, но по глазам было видно, что мысли ее далеко отсюда (кажется, я ужепоминал, что при всей выдержанности она не очень-то властна над своим взглядом).Мистер Фрейби уютно пыхтел трубкой и перелистывал страницы книжки.

– …Характер закаляют, – говорилДормидонт в том миг, когда я вошел в лакейскую. Увидел меня, почтительноприподнялся и продолжил. – Сами очень суеверны, но хотят во что бы то ни сталосудьбу перебороть. Нарочно приезд в Москву на несчастливый день назначили, ИоваМногострадального, а переезд из-за города в Кремль – на тринадцатое число, хотяможно бы и раньше. По-моему, зря это, к чему судьбу-то искушать. Вот вам Иоввчерашний – сами видите, чем он обернулся. – И красноречиво посмотрел вмою сторону, видимо, полагая невместным более подробно высказываться по поводубеды, постигшей Зеленый двор.

– Что вы на это скажете, ЛукаЕмельянович? – спросил Фома Аникеевич.

Дворецкий Кирилла Александровича, человекстепенный и обстоятельный, немного подумал и сказал:

– Что ж, укрепление воли для монарха –дело неплохое. Его величеству не помешало бы иметь характер покрепче.