Возвращение в Сокольники - Фридрих Незнанский Страница 17

На сей раз практикант медленно и задумчиво прохаживался мимо двери кабинета Александра Борисовича.

– Чего тебе неймется? – спросил Турецкий, подходя. – Я разве нечетко сказал, чтоб прибыл завтра?

– Я подумал, что вдруг будет что-то важное, а меня нет. И решил…

– А-а, так ты уже способен принимать самостоятельные решения? Это меняет дело, как говорил наш бывший вождь и учитель.

– Это кто?

– Свою историю, юноша, надо знать, – наставительно заметил Турецкий и, открыв дверь кабинета, сделал известный кинематографический жест раскрытой ладонью: – Заходи… Ну садись рассказывай, кто ты, откуда, с чем тебя едят и чем ты вообще предпочитаешь заниматься? В свободное от раздумий время. И учти, чтобы проходить у меня практику, ты обязан сделать так, чтоб твой моральный облик был для меня абсолютно ясен. И привлекателен. Поскольку своим собственным я похвастать, к сожалению, не могу. Не тяну я на идеал. И выпить люблю, и девок… понимаешь, тоже. Вот недавно жена ушла. Не могу, говорит, больше с тобой, Турецкий. Взяла дочку на руки и… фюить!

– Маленькая дочка? – сочувствующе спросил практикант.

– Ну почему? Десять лет!

– Болеет?

– Да с какой стати? С чего ты взял? – изумился Турецкий.

– Так вы ж сами только что сказали: взяла на руки…

– Ах, ты вот о чем?… Некоторые вещи, господин практикант, не следует воспринимать буквально. Это я, так сказать, фигурально выразился. Просто жена с дочерью покинули папашку, посчитав его неудачником. В этом смысле и спрашиваю тебя: ну какой тебе практический интерес проходить практику у откровенного неудачника, а? Может, сменишь руководителя? Сходи к Меркулову, пока не поздно. Ты ему, я слышал, приглянулся. Вот и пусть он тебя пристроит к кому-нибудь, кто поблагополучней, точно! Я назову с пяток фамилий наших…

– Не надо, Александр Борисович. Я специально в Генеральную прокуратуру напросился. И чтоб именно к вам.

– Эва! Тебя ведь Максимом, кажется, зовут, да? Слушай, так остроумно мне еще никто в жизни не льстил, честно говорю.

– Это совсем не лесть. А у нас, если тоже по-честному, все как раз отказывались идти сюда на практику. В основном просились в банки и юридические консультации. Так что приход к вам – это моя личная инициатива.

– Ну спасибо, благодетель… А чего ж так?

– Да ведь быть сегодня следователем – не престижно. Денег – кот наплакал. Опасностей – выше крыши. Да и начальство приходится слушаться. А оно…

– Ну чего, договаривай!

– А оно, – упрямо повторил практикант, – не всегда…

– Вот именно, не всегда соответствует твоим идеалам, Максим. Я не преувеличиваю?

– Скорей, наоборот.

– Ладно, примем к сведению. Тогда, может, и сработаемся. Чем черт не шутит, а? Особенно когда Бог спит. А ко мне все-таки почему?

– Не понял.

– Ну в нашу контору – понятно. А ко мне зачем?

– А-а… У нас на лекциях по уголовному праву часто вас цитируют. Ваши расследования, я хотел сказать.

– И что?

– Нравится, – застенчиво улыбнулся Максим.

– Скажи пожалуйста… – многозначительно покачал головой Турецкий. – Ну а как бы ты, к примеру, посмотрел на такой факт. Предположительно. Вот я – весь такой-разэдакий – вдруг взял и ушел из Генеральной? Надоело, понимаешь. И начальство, как ты говоришь, не всегда соответствует. И денег вечно не хватает. Вот возьму и уйду в коммерческие структуры, а? Как тогда?

– Bы имеете право так поступать. Вы уже успели сделать немало.

– Считаешь?

– А почему нет? Даже металл вон устает. Термин есть специальный – усталость металла.

– А ты как же?

– Я все равно буду следователем. Пусть непрестижно, зато это правильно.

– А вечерами ты чего делаешь? Ну когда не раздумываешь над мировыми проблемами?

Максим вдруг покраснел, будто робкая девица, засмущался, и Турецкий, заметив неловкость, тут же постарался убрать прочь всяческие недомолвки.

– Между нами, раз уж так случилось, не должно оставаться неясностей, тем более непонимания. Откровенность, как говорится, за откровенность.

– У меня девушка… учится в хореографическом училище. В общаге живет. У нее и подружки есть. Очень, вам скажу, даже ничего!

– Да ну?… – Турецкому стало почему-то скучно. Всюду одно и то же. – Ну я, извини, по девушкам не ходок. Мы больше по бабенкам. Возраст не тот, Максим.

– Какой это у вас возраст?! – воскликнул он с неподдельным жаром. – Да в вашем возрасте!… Постойте, Александр Борисович, а может, мы сегодня, если захотите?… Минуту, кажется, они у меня в плаще, там, в вестибюле, внизу! Можно, я сбегаю?

– А что ты забыл в плаще в вестибюле?

– Я сейчас! – И Максим, как наскипидаренный, вылетел из кабинета пулей.

Через минуту, открыв без стука дверь, в кабинет зашел Меркулов. Был он в плаще и кепочке. Под мышкой держал свой старинный кожаный портфель, с которым, помнится, ходил, еще будучи следователем Московской городской прокуратуры. А Турецкий, вот как теперь Максим, был тогда у него практикантом.

Костя в кабинет-то вошел, но тут же выглянул в коридор и с сомнением посмотрел на Турецкого.

– Слушай, это ты его так выпулил? Пролетел, как говорится, ни здравствуй, ни до свиданья. За что?

– Я ни при чем. Это он сам. Побежал за чем-то… Какие дела? Ты домой?

– Да, устал сегодня что-то. Виски ломит. Видно, погода влияет.

– На нас теперь все влияет, – подтвердил Турецкий. – Это потому, что ты втихаря покуриваешь. Надо так: или – или. И все. Вот как я. Курю и – никаких гвоздей. Хотя надоело.