Босиком по снегу - Мария Брикер Страница 13

Ларочке Головиной было 19 лет от роду. Она была недурна собой, имела длинные темные волосы, глаза цвета спелой вишни и пышные формы красавиц с нетленных полотен Рубенса. Проживала она одна, в однокомнатной квартире, в старой панельной хрущевке, и страстно желала разбогатеть. Это вполне понятное любому смертному желание преследовало Ларочку с детства. Когда большинство детей мечтало в своих снах о плюшевых мишках, конфетах и мороженом, Ларочка грезила о волшебных разноцветных бумажках с циферками, в обмен на которые в магазине можно было купить все. С возрастом желание иметь много денег приняло форму фобии. Целыми днями Ларочка лежала на диване в своей запущенной квартире, смотрела телевизор и кусала себе локти от злости и зависти к тем, кто был богат и добился успеха. Особенно Ларочка не переваривала холеных супружниц богатых мужей, которым в жизни не нужно было ни работать, ни напрягаться – ведь напрягаться ради чего-либо Ларочка просто ненавидела.

Старый продавленный диван был местом ее постоянного обитания. Вставала она с него редко, чаще для того, чтобы открыть дверь и впустить Вовку Симакова из соседнего подъезда, который захаживал к ней уже год и щедро платил за ее любовь лотерейными билетами и продуктами. Вовка был женат, разводиться не собирался, но Ларочку это совсем не угнетало. Никаких далеко идущих планов относительно своего поклонника она не строила, о чем открыто призналась его жене, когда та, узнав о неверности супруга, пришла навестить соперницу. Их мимолетная «тихая» встреча, о которой сразу же узнал весь дом, была единственной. Оставив под красивым Ларочкиным глазом смачный фингал и записав свое конкретное мнение относительно Ларисы на стенах ее подъезда, Вовкина супруга удалилась и больше не приходила. Видимо, ее вполне удовлетворило откровенное объяснение Ларочки, что она собирается в самое ближайшее время выиграть миллион, прикупить элитную квартирку где-нибудь в тихом центре Москвы и переселиться туда без Вовки, но вместе с удобным стильным диваном, который она уже давно присмотрела в крутом мебельном салоне, расположенном недалеко от станции ее метро.

Так Ларочка и жила, и все в этой жизни пока что ее устраивало: удобный любовник, полное обеспечение, знакомый диван, телевизор, ожидание больших денег, мечта о новой квартирке, злость по отношению к великим мира сего, но… вдруг что-то пошло не так. Покладистый Вовка неожиданно переменился и стал более требовательным. Раньше Ларочке даже в постели удавалось избежать активности: Вовка, сраженный ее неземной красотой, делал все сам и был доволен. Но в последнюю неделю секс стал просто невыносим: несколько дней подряд именно ей пришлось ублажать его, и это, конечно же, вымотало и напрягло ее сверх меры. На этом Вовка не успокоился. Пару дней назад после секса любовник имел наглость потребовать приготовить ему поесть, намекнул, что неплохо было бы соблюдать чистоту в квартире и нахально попросил, чтобы она научилась гладить рубашки. Возмутительное поведение Вовки очень сильно нервировало Ларочку. Ей стало казаться, что она попала в заколдованный круг: общаться с поклонником было невыносимо, но выгнать она его не могла – без Вовки с его лотерейными билетами ни о каком миллионе не могло быть и речи.

С мыслями о ненавистном Вовке она промучилась до вечера, так и не уснув и не придумав план выхода из тупика. Голод заставил ее наконец-то подняться с дивана. Она сунула ноги в тапки и поплелась на кухню ставить чайник, чтобы приготовить себе супчик из пакетика. На большее Ларочка была не способна.

Звонок в дверь застал ее в прихожей.

– Кто там еще? – недовольно пробурчала она и посмотрела в глазок.

– Здравствуйте, – вежливый голос по ту сторону двери удивил ее. – Скажите, пожалуйста, Лариса Головина здесь проживает?

– Ну да, это я, – подтвердила Ларочка. – А вы кто?

– Мне необходимо поговорить с вами, Лариса. Дело в том, что я нотариус, и мне поручено найти вас и известить относительно завещания, которое оставила вам ваша дальняя родственница. Вам завещана очень крупная денежная сумма, Лариса!

– А я ведь знала, знала, что так будет – предчувствие у мне было, – потея от захвативших ее эмоций, залепетала девушка и широко распахнула дверь, совершенно не стесняясь того, что стоит в одной ночной рубашке. – Проходите, а я сейчас, только халатик наброшу и вернусь. Чай, кофе, желаете? Может, покушать хотите? Я могу мясо пожарить. Как неудобно получилось – у меня сегодня не убрано. Приболела я. Но вы на это не обращайте внимания, на самом деле я всегда поддерживаю идеальную чистоту, только вот сегодня не… Ага, все правильно – дверь как следует закройте. Много тут всяких уродов шастает. Время опасное, надо быть осторожной! Так я оденусь? Вы только не уходите, я мигом, – попросила девушка и бросилась в комнату за халатом…

* * *

К дому Ларисы Головиной ребята подъехали, когда уже совсем стемнело. Шел мокрый липкий снег, было промозгло и сыро.

Дверь подъезда была распахнута, над потолком уныло раскачивалась от сквозняка тусклая лампочка, пахло кошачьей мочой и тухлятиной, под ногами неприятно скрипели осколки разбитой бутылки.

Впрочем, Сашенька не обратила на это никакого внимания: она и сама проживала в таком же загаженном подъезде, в такой же унылой пятиэтажке и в таком же поганом районе, с одной лишь разницей, что район этот находился в противоположном конце Москвы.

Оставив Лешку около подъезда, Сашенька зашагала вверх по лестнице, машинально читая надписи на стенах. На четвертом этаже она растерянно остановилась. Одна стена была посвящена исключительно одной женщине с очень знакомым именем. Сначала шли пошлые объяснения в любви: «Лариса плюс Вова равно Любовь», или «Лара, будь моей навеки, твой Вован», но потом пошли надписи другого содержания, и Сашеньке от неприятных предчувствий стало нехорошо: «Ларка – оборванка!», «Детдомовская подстилка», «Интернатская шлюшка, убирайся обратно в детдом»…

На пятом этаже открылась и закрылась дверь, кто-то торопливо стал спускаться вниз, бурча себе под нос тихие ругательства:

– Mert, дерьмо, твою мать…

Сашенька сразу узнала этот голос, попятилась назад, оступилась, кубарем скатилась вниз на один лестничный пролет и распласталась на животе около мусоропровода.

– Боже мой, мадемуазель, вы не ушиблись? – обеспокоенно спросили ее.

– Все нормально, – тихо прошептала она, села и закрыла лицо руками. Рука стала мокрой и липкой: падая, она разбила себе нос.

– У вас кровь, – озадаченно сообщил мужчина, открыл окно лестничной клетки, собрал с подоконника немного снега, достал из кармана носовой платок, завернул в него снег и присел рядом с ней. Саша низко опустила лицо, пытаясь спрятаться за челкой. – Чтобы кровотечение прекратилось, нужно повыше запрокинуть голову и положить на переносицу что-нибудь холодное, – посоветовал он. – Давайте, я помогу. Поднимите голову, иначе вы испачкаете себе всю одежду, – мужчина взял ее за подбородок и попытался приподнять ее лицо.

– Не надо, – прорычала Саша и оттолкнула его руку. – Идите туда, куда шли, и оставьте меня в покое.