Убийства павлиньим пером - Джон Диксон Карр Страница 13

– Подожди секунду. Как ты думаешь, что все это значит?

– У меня нет ни малейшей идеи, – смущенно улыбаясь, признался Мастерс. – Разве что в нашем списке появилось еще одно имя. Франсис Гейл, Филипп Китинг, мистер и миссис Джереми Дервент и теперь кто-то по имени Гарднер. Надеюсь, это немало. Но продолжу о Китинге. Он пробыл в квартире не более трех-четырех минут. После этого вышел и примерно минуту просто шатался по улице, оглядываясь по сторонам. В пятнадцать тридцать он опять поймал такси и приехал сюда на Кобург-Плейс. На дороге мы попали в пробку и не могли выбраться из нее приблизительно в течение часа. Китинг перешел Кобург-Плейс, прошел по Бервик-Террас и вошел в дом. Не густо, не правда ли?

– Нет. И ничего слишком потрясающего. Ты думаешь, что он просто убивал время, а? Ну хорошо, теперь давайте посмотрим, что мы можем сделать с реконструкцией преступления. Вероятно, мы не сможем сказать, как это проделал убийца. Но давайте представим, что Китинг лежит здесь сейчас, с пушкой у левой руки и с портсигаром под животом. Давайте посмотрим, где он мог стоять или сидеть, когда в него выстрелили; и какой из выстрелов был сделан первым и почему; и что Китинг мог видеть, если допустить, что он что-то видел. Надеюсь, Мастерс, вы уже выяснили, кому принадлежат отпечатки пальцев на портсигаре?

– Пока нет. Когда мы нашли портсигар, Мак-Алистер уже ушел. Мы отослали портсигар в Ярд и должны получить оттуда рапорт с минуты на минуту. А также, я надеюсь, и рапорт о посмертном вскрытии.

С огромным усилием Г. М. поднял себя с кушетки, бормоча проклятия, и на ощупь двинулся на середину комнаты. Золотой узор скатерти из павлиньих перьев сиял в вечернем свете; черные чайные чашки смотрелись богато и угрюмо; с дополнением в виде стула красного дерева все это создавало в обыкновенной мансардной комнате что-то вроде центра и приманки. Г. М. шагнул к столу. И некоторое время стоял там, глядя на него совиными глазами.

– «И все сосуды для питья у царя Соломона были золотые, – неожиданно произнес он, – и все сосуды в доме из Ливанского дерева были из чистого золота, из серебра ничего не было, потому что серебро во дни Соломоновы считалось ни за что. Ибо у царя был на море Фарсисский корабль с кораблем Хирамовым; в три года раз приходил Фарсисский корабль, привозивший золото и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов».

Это была одна из тех резких перемен в настроении Г. М., которые все еще заставляли Мастерса вздрагивать. Потом Г. М. широко открыл глаза и ухмыльнулся:

– Хо-хо! Вы удивлены, что старик цитирует Третью книгу Царств? О боже, сынок, какая литература! Я просто задумался над повторяющимся узором из павлиньих перьев в этом деле. Дартли застрелили на фоне десяти чашек, расписанных павлиньими перьями. Китинг тоже упал рядом со столом, украшенным приблизительно таким же образом… Что нам следует предположить? Сожгите меня, я не знаю. У нас получается классическая мифология: павлины были любимой птицей Юноны. В Средние века одна из самых священных клятв рыцарства принималась на павлиньем пере. Рыцарство! Рыцарство! И что мне думать?

Мастерс наблюдал за ним с любопытством.

– Где вы всего этого набрались? – полюбопытствовал он.

– О, я не знаю. Просто когда я осматриваюсь, это иногда приходит на ум. Кроме того, я до смерти ненавижу современные романы, так что мое время для чтения не перегружено суматохой. Но я говорю тебе, сынок, о чем-то, что не имеет к книгам никакого отношения. – Он потянулся и коснулся пальцами скатерти. – Это – настоящее золото. Помнишь, я говорил тебе в то время, когда мы распутывали дело Красной вдовы, как я был в Риме по делу коллекционера, которого отравили в его частном музее? Ух-ух! Помню, там кто-то показал мне одну из таких скатертей: на ней не было павлиньих перьев, а какой-то религиозный узор. Эти вещи стоят кучу денег. Это средневековая итальянская работа, когда листки золота вплетаются в ткань. Пункт первый: в Англии не так много людей, кто владел бы хоть одной из таких скатертей, и только несколько дилеров, которые могли бы заниматься ими – как, например, Соар с Бонд-стрит. Пункт номер два: кто-то мог позволить себе принести ее сюда, так как это сделал Китинг. Теперь эта мебель. Она не выглядит музейной редкостью, конечно; но это все еще хорошая мебель и, должно быть, довольно дорогая. И наконец, эти чайные чашки…

– Ах. Чайные чашки. И какую ценность они собой представляют?

– Ну… сейчас. – Г. М. поднял одну из тонких черных чашек и перевернул ее. – Если по шесть пенсов за штуку, то пять шиллингов за все.

– Шесть пенсов за штуку?! – вскричал Мастерс.

– Да, за чашки и блюдца вместе, – объяснил Г. М., пока Мастерс поднимался на ноги. – Они из «Вулвортса». Можете посмотреть штамп на дне. «Элефант. Сделано в Англии» и номер универмага Вулвортса. Кто бы ни организовал все это, он расставил дорогую мебель и взял почти бесценную скатерть – на которую аккуратно поставил чашки ценой в три пенни. Вот так-то. Говорю тебе, Мастерс, кто-то смеется над нами, и мне это не нравится.

– Я начинаю приходить к убеждению, – произнес старший инспектор, – что мы преследуем настоящего сумасшедшего.

– Нет, это не так, сынок. Все здесь имеет определенное значение: в этом-то и беда. Но мы начали реконструировать убийство, займемся этим дальше. Для начала возьмем чашки – я имею в виду две разбитые. Посмотрите на них и скажите, что вы о них думаете.

Мастерс задумался. Если принять круглый стол за часовой циферблат, обращенный к двери, то чашки расставлены так, что две разбитые означают цифры 6 и 7. Мастерс изучал их.

– Да, я об этом думал, – неохотно признал он. – Чашки разбиты весьма подозрительным образом. Их не стукнули обо что-то, словно бы в пылу борьбы; их даже не сдвинули с блюдец, хотя блюдца тоже разбиты. Никаких осколков по комнате, словно их пробили пулей. Вот так. Похоже, на них опустился какой-то тяжелый груз и просто их раздавил. Словно тяжелый чемодан или что-то вроде этого. – Он посмотрел на потолок.

– А как насчет мертвеца? – поинтересовался Г. М. – Вот что случилось, сынок. Револьвер 45-го калибра, в особенности на таком близком расстоянии, имеет силу, словно лошадиный удар копытом. Теперь смотри сюда. Китинг шел к столу, как Дартли. Он шел куда-то по направлению от двери или, во всяком случае, с той стороны комнаты, где дверь. В ином случае, как ты можешь видеть, он разбил бы или перевернул больше чашек, когда падал. А они все еще стоят аккуратным кружком. Итак. Первая пуля задевает его. И он падает от выстрела – то ли с пробитым черепом, то ли с пробитой спиной, всем своим мертвым весом, лицом на стол.

Г. М. резко сжал пальцы, и Мастерс кивнул.

– Осмелюсь сказать, – пробормотал старший инспектор, – скорее всего, так и было, потому что больше нечем разбить чашки. Но тогда возникает вопрос: почему он оказался лицом в другую сторону? Когда мы его нашли, он лежал во весь рост, головой к двери.

– Потому что первый выстрел пришелся ему в спину, вот в чем дело. Если бы первая пуля была той, которая попала ему в голову, то он никуда не сдвинулся бы от этого стола; он был бы уже мертв. Он не мог бы двигаться, разве что соскользнуть, а его одежда для этого недостаточно измята. Одежда недостаточно измята, чтобы показать, что он… Ага! Понял?