Незавершенная месть. Среди безумия - Жаклин Уинспир Страница 12

Выруливая с проселка, Мейси удивлялась тишине и безлюдью в деревне. Казалось бы, в такой славный вечер селяне должны тянуться к пабу, чтобы, сидя за кружкой пива, обсудить погоду, урожай, сбор хмеля. В эту пору жнут ячмень и вяжут снопы на щетинистых, опустошенных, залитых солнцем нивах, запасают сено, бродят узкими проселками, сравнивая прошлогодний урожай с нынешним. В эту пору ставят новое вино и сушат овощи на зиму, готовят ягодный пудинг, прячут его в холодную кладовку и ждут, чтобы черствая булка пропиталась ягодными соками. Но в Геронсдине, похоже, никто не радуется ни последнему теплу, ни обилию плодов, возможно, думала Мейси, благостный настрой селян сбили многочисленные чужаки.

Чужаки. Те самые цыгане, от которых Мейси возвращается. Старая Бьюла привела ее на поляну, усадила на бревно поближе к огню, сама села рядом. Собака устроилась у ног хозяйки, но не выпускала Мейси из поля зрения – стоило гостье шевельнуться, как собака поднимала морду. Имени у нее не было. Ее называли просто «джюклы» – по-цыгански это и значит «собака», «сука».

Мейси и Бьюла беседовали, склонив головы друг к другу, чтобы слова не были слышны посторонним. Каждую секунду Мейси чувствовала на себе пристальное внимание остальных членов табора и особенно парня по имени Вебб, сына Бьюлы. Вебб был высок ростом, синеглаз и длинноволос. Темный шатен, а не жгучий брюнет. Впрочем, у многих цыган в черных шевелюрах имеются каштановые пряди, попадаются даже рыжие цыгане, хотя подавляющее большинство щеголяет, подобно Пейши, жене Вебба, густыми угольно-черными кудрями. Несомненно, такие же были и у самой Бьюлы – пока не поседели. Такие же волосы и у Мейси. Одет Вебб был в поношенную рубаху и темные плисовые брюки, на шее – синий шарф. Широкополая шляпа бросала густую тень на его лицо, в ушах поблескивали серьги – правда, не такие крупные, как у Бьюлы или Пейши. Впрочем, крохотные сережки носила даже маленькая Бусал.

По осанке и походке Вебба Мейси сделала вывод о его возрасте – лет двадцать восемь, может, двадцать девять – чуть больше, чем ей самой. Лицо, с трудом различимое под шляпой, выдавало горький опыт долгой жизни. Жене Вебба было лет девятнадцать, от силы двадцать. Каждые несколько минут Вебб взглядывал на мать. Он делал это, наклоняясь над угольями со спичкой, волоча тяжеленный чугунный котел, в котором женщины собирались стряпать рагу из крольчатины с овощами, купленными в деревне, и лесными ароматными травами, опознавать и использовать которые умеет только цыган. Мейси давно научилась, не выказывая внешнего интереса, делать выводы о человеческом характере по поведению. Конечно, сидя на низком бревне, она не могла отзеркаливать Вебба, но эмоции, доминировавшие в нем, видела отлично. На парня давили гнев и страх. И то и другое было словно четкая маркировка на мешке, намертво прикрученном к Веббовой спине. В свою очередь, Бьюла знала, что гостья оценивает ее сына, – глаза старой цыганки сузились, когда она догадалась, что Мейси пришла к некоему заключению.

– Ты здесь из-за двоих мальчишек-гадже.

Это было утверждение, усиленное жестом руки – цыганка указала в сторону Лондона.

Мейси кивнула:

– Да, в том числе из-за них.

– Мы тут ни при чем. – Бьюла отхлебнула чаю, зажмурилась, проглотила обжигающую жидкость.

– Как вы думаете, мальчики из Лондона виновны?

Бьюла уставилась на огонь.

– Не мне решать. У них свои дела, у нас – свои.

– Вашего сына видели возле дома, где произошло ограбление. Возможно, он что-нибудь заметил?

– Вот у него и спрашивай.

Бьюла кивком подозвала Вебба, который рубил дрова. Двое других цыган пилили деревья, повалившиеся еще зимой; такая древесина легко загорается, ведь она отлично высохла за лето.

– Хочешь – поговори с ним.

Вебб поднял глаза ровно в тот миг, когда мать поманила его.

– Румны – женщина – хочет с тобой потолковать, Вебб.

Не выпуская из рук топора, Вебб в несколько широких шагов очутился перед Мейси.

Интуиция заставила Мейси подняться на ноги (ростом она была почти с Вебба) и тем лишить его возможности доминирования. Что касается грозных взглядов, метать таковые Мейси и сама умела. С ее темно-синим оттенком радужки это было нетрудно.

– Мистер Вебб, по поручению родителей мальчиков, которых обвиняют в краже, я расследую вторжение в дом Сандермира. Против этих детей достаточно свидетельств, однако я знаю, что вы были на месте преступления и могли видеть, что там действительно происходило.

Вебб не шевельнулся, не тряхнул головой, не кивнул в подтверждение: дескать, да, я в курсе. Прежде чем открыть рот, он просмаковал в молчании все шестьдесят секунд одной бесконечной минуты. Мейси не отпускала его взгляд, но и не торопила с ответом.

Наконец, куснув губу, Вебб заговорил:

– Я ничего не видел. Просто шел мимо с собакой.

Выговор был не цыганский – никаких гортанных звуков, как у Бьюлы.

– Мой Вебб в школе учился, – прокомментировала Бьюла, словно прочитав мысли Мейси. – Умеет по-вашему говорить. И грамоту знает. Если надо какую бумажку сочинить – он первый человек, и прочесть любой документ может. Когда Вебб с нами, нас не проведешь. Так-то.

– Полезно иметь такого человека в таборе, не правда ли, тетушка Бьюла? – улыбнулась Мейси. – А как вы думаете, мистер Вебб, мальчики действительно виновны? Это они влезли в дом, украли серебро и попытались сбежать?

Вебб снова выдержал напряженную паузу.

– Эти ребята росли в Лондоне. Они не дураки, хоть и малы годами. Если бы они и вправду сделали то, в чем их обвиняет полиция, – они бы не попались. Любой мальчишка быстро бегает. Помню себя в их возрасте. Я был неуловим. Приходилось быть неуловимым.

Вебб отошел, установил полено на пень, размахнулся топором и с силой опустил его, одним ударом расколов полено в щепки. По лесу разнеслось гулкое эхо.

Бьюла тем временем попивала чай, упершись локтями в широко раздвинутые колени, и молча наблюдала за сыном. Наконец она обратилась к Мейси:

– Ты оттуда? – Она вновь движением подбородка указала в сторону Лондона.

– Да. Там я родилась и воспитывалась.

Старая цыганка скроила усмешку.

– Родилась – да. Но воспитывалась ты по-другому, девонька.

Мейси ничего не ответила. Она смотрела на огонь. Днем здесь была лишь горстка золы и несколько головешек; теперь пламя гудело, жадно пожирая поленья и хворост.

– Со стороны матери, да? – уточнила Бьюла.

Мейси кивнула.

– Но мать твоя сама не нашего племени.

– Моя бабушка – цыганка. Из речного народа. У ее родителей была лодка, и однажды они приплыли в Лондон. Дедушка служил матросом на лихтере. Он тогда был совсем зеленый паренек. И бабушка только-только простилась с детством. Он посватался к ней. Прадед долго не давал согласия, но в конце концов сдался. Речной народ говорил, брак долго не продержится – уж очень бабушка была своенравная. Но с дедом они ладно жили и умерли почти одновременно. Мне было всего восемь лет.