Когда она меня убьет - Елена Богатырева Страница 11

Выйдя из машины у театра, я подумала, что стою в двух шагах от своего счастья, которое теперь никогда не кончится.

Я забыла о ней.

Не дожидаясь моего приглашения, она самостоятельно выбралась из автомобиля и, задрав голову, рассматривала лепнину над аркой.

— Пойдем, — я слегка кивнула ей, чтобы шла за мной.

Только теперь мне пришла в голову мысль о том, что именно сегодня девчонка-то мне и ни к чему. Вдруг он захочет провести вечер и ночь у меня? К чему мне ее присутствие? Может быть, оставить ее ночевать в гримерной? Комната просторная, к тому же есть удобная софа. Почему бы нет? Нужно только договориться с администрацией, а завтра я ее заберу.

Мы прошли через пустой еще зал, где сонно слонялись официанты. Я увидела Николая и направилась прямо к нему, кивнув лишь бегло в знак приветствия хозяину заведения — Илье Петровичу. Я протянула ему обе руки, и он поднял их выше, к своим губам. Но поцелуй был не такой как вчера — длинный, со значением. Он удивленно смотрел на мою попутчицу, которая — нужно же быть такой идиоткой! — стояла прижавшись ко мне и во все глаза рассматривала Николая.

— А кто это с тобой? — спросил он улыбаясь.

— Эльза, — ответила она вместо меня и протянула ему руку… для поцелуя.

Он не просто смутился — опешил. Это было очевидно. Но как человек воспитанный, к тому же приняв несносную девчонку за мою родственницу, конечно, он поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Совершенно ледяные руки, — сказал он ей и, обернувшись, крикнул: — Семеныч, принеси-ка нам чаю, да погорячее.

А тут уже и Илья Петрович извечно плотоядным взглядом рассматривал девчонку, перехватывая ее руку у Карского и касаясь кончиков пальцев губами.

— У-у-у — тут чаем не обойдешься, верная мерзлота какая-то. Семеныч, водки тащи. Вы, брарышня, не местная, что ли? Пальтишко на вас совсем не по сезону, да и перчатки поди. Так и обморозить руки-то недолго. Да и губы у вас, простите меня, синие, как у покойницы.

Она расхохоталась как ребенок. Стояла себе в центре нашей компании, словно в центре вселенной, и смеялась.

Я уже несколько раз пыталась вступить в разговор, предупредив всех, что бойкое существо с синими губами и с таким неподходящим для нее вычурным именем Эльза — без двух минут моя новая горничная. Но тут подоспел Семеныч с самоваром и с графином водки. Николай наливал чай, а Илья Петрович растирал Эльзе руки водкой, с удовольствием глядя, как она морщится от боли и прикусывает нижнюю губу.

— А как ты хотела, душа моя, — терпи теперь, терпи…

Я вдруг подумала, что все это похоже на водевиль, с вечным избитым сюжетом, где все принимают простолюдинку за графиню, ведут себя с ней подобающе, а она оказывается на поверку служанкой, и все стыдятся своих усилий. Хорошо, пусть еще немного поусердствуют, а потом уж я выведу ее на чистую воду, и этот водевиль мы закончим.

— А теперь внутрь, внутрь, душа моя, тогда уж никакая холера тебя не возьмет.

Илья Петрович налил Эльзе водки и с энтузиазмом знатока женских слабостей совал стаканчик к лицу, а она морщилась, крутила головой:

— Да я отродясь этой гадости не пила…

— А лекарство горькое пила, когда болела? Так вот это тоже лекарство, тоже горькое, но гораздо лучше, — подмигнул он Карскому, — против него никакая болезнь не устоит.

— Но я же не больна!..

— Так заболеешь, коли не выпьешь!

Она с ужасом посмотрела сначала на меня, потом на Николая. И он сказал ей отеческим тоном:

— Нужно!

Эльза мужественно отхлебнула из стакана, закашлялась.

— До дна, до дна, — подначивал Илья Петрович. — Иначе какой же в ней смысл?

Она еще раз посмотрела на Николая и выпила водку залпом, на этот раз даже не поморщившись, а лишь с шумом переведя дух.

— А теперь усаживайтесь и — чаю, — подвинул ей чашку с блюдцем Карский.

А неугомонный Илья Петрович уже вертелся возле меня.

— Богиня наша, а за вами-тo и поухаживать некому, — он принял мою шубку, передал Семенычу. — А у меня беда, знаете ли…

Мы с ним одновременно присели за стол, при этом я не сводила глаза с Николая, а он — с Эльзы.

— Танцовщица наша, Любка, помните ли ее? Ногу сломала, злыдня! Это в самый разгар сезона. Где ж я ей теперь замену-тo найду?! Все приличные танцорки уже ангажированы. К балетным сунулся, так те такие деньги заломили, что впору ресторан продавать. Уж и не знаю, как выкручиваться…

— К чему вы клоните, Илья Петрович? — строго спросила я.

— Голубушка, недели на две не выручите ли? Что вам стоит кроме своих трех дней остальные — ну хотя бы по часику…

— О, уважаемый! Да вы хотите, чтобы я как на службу к вам ходила. Шесть дней в неделю — один выходной? Голос ведь вещь хрупкая!

— Ну уважьте старика, — бормотал Илья Петрович, который стариком вовсе не был, зато страстно любил глупые купеческие обороты. — Я не постою за ценой, в разумных пределах, естественно, но для вас…

Он нагнулся к самому моему уху и прошептал:

— Для вас ничего не пожалею.

— Нет! Я слишком себя уважаю, чтобы вот так разбазаривать свой талант. К тому же у меня совсем иные планы…

Об этих иных планах я не забывала ни на минуточку все это время: у меня венчание, у меня медовый месяц, а вы тут со своим кабаком лезете! — хотелось мне выкрикнуть ему.

— …иные планы, — сказала я и посмотрела на Николая.

А он будто только и ждал этого.

— Я как раз хотел вставить словечко — ты позволишь?

У меня сердце в пятки ушло. Неужели прямо сейчас, при всех он раскроет наши планы и…

— Лиза может вам помочь, — сказал он.

Ни я, ни Илья Петрович сразу и не поняли кто такая Лиза, как именно и кому из нас она может помочь. Девчонка между тем молча вперилась в Илью Петровича, словно хотела его загипнотизировать, а Карский продолжил:

— Ее зовут Елизавета, Лиза. Эльза — это ее сценическое имя. Она танцовщица.

Новость была настолько для всех нас ошеломительная, что никто не решался вымолвить слово, чтобы не расхохотаться быть может. Поэтому несколько секунд все мчали, и только слышно было, как стучат ножи и вилки в руках официантов, накрывающих столы к ужину.

— Танцовщица? — В голосе Ильи Петровича радости совсем не было, один только скепсис.

Он разглядывал маленькую девчонку с птичьим личиком и птичьей фигуркой, сравнивая ее с роскошной пышнотелой Любкой. «Ни одного шанса! — мысленно поставил он ей оценку. — Ни единого!»