Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев Страница 11

— Георгий Саввич, вы следите за мной?

— Не считай себя слишком важной фигурой, Каменков. Если за каждым следить…

— Откуда же узнали?

Самоуверенный смешок.

— Слухом земля полнится. Чего он хочет?

— Торопит… Георгий Саввич, а это не ваш, случайно, человек мне домой вчера названивал?

— Не мели чепуху. Как продвигается проект?

— Пока топчемся на месте. Берем разгон.

— Саня!.. Сколько вас?

— Пока трое. С понедельника еще двое подтянутся.

— Саня, помни! Такой шанс судьба дважды не предлагает.

— Это само собой.

— И еще прошу тебя, как коллега коллегу: никаких шуров-муров за моей спиной.

— Исключено, гражданин начальник…

— Надеюсь, ты понимаешь ситуацию.

Проснулся Коля Петров, закопошился на полу, сел, чихнул. Испепелил меня взглядом, как ведьмочка из «Вия».

— Саня, я с Зурабом работать не буду.

— А что такое?

— Да его же надо лечить. У него крыша поехала.

— В чем это выразилось? Он тебя укусил?

Коля Петров нашарил под собой сигарету и задымил.

— Представь себе, свихнулся на национальном пункте. Подмосковье для него все равно что горное ущелье, сам он — Давид-строитель, а заказчик — царица Тамара. Чего я вчера натерпелся, словами не описать.

— Я не сплю, — подал голос Зураб. — Слушать этот бред мне очень тяжело.

Завтракали мы на кухне, пили чай с бутербродами, и мне было неловко оттого, что они всю ночь вкалывали, а я… Чтобы как-то оправдаться, я сказал:

— С такой женщиной познакомился, сто лет воли не видать.

Заинтересовался один Зураб:

— Блондинка или брунетка?

— Все при ней, — сказал я. — И даже разговаривает по-человечески.

— Большая редкость, — согласился Зураб. — В наше время они обычно понимают: один доллар, десять доллар — и больше ничего.

— Вот гляди, Саня, — возмутился Коля Петров. — Он и нашу родную речь нарочно коверкает.

Зураб не обратил внимания на его выпад, не сбился с любимой темы.

— В женщине главное — душевное расположение, — заметил наставительно. — У меня была подружка тем летом. Ну, парни! Поглядеть не на что.

Ноги кривые, грудей вообще нету, один глаз стеклянный — даже плакать хочется. И что ты думаешь? За ней народ скопом ходил. Только на «мерсах» и возили. Я ее у такого крутяка отбил, страшно вспомнить. Угадай, в чем секрет? Петров не поймет, ты, Саня, угадай… Огонь в ней был, душа живая. Слова всякие знала, которые никто не знает. Обоймет, нашепчет в ухо — ты и спекся. При этом сама кончала восемь раз подряд.

Коля Петров подавился бутербродом и побежал сплюнуть в сортир. Зураб невинно улыбался.

— Кстати, Саня, какой-то нехороший человек тебя вчера искал.

— Кто такой?

— Не назывался. Раз десять звонил. Наверное, чего-то хочет тебе сказать.

— Почему нехороший? Может, по делу?

— Слушай, Саня, мы же не в Америке. По голосу всегда отличишь. Этот очень грубый, нелюбезный. Почти как Петров.

До обеда проработали спокойно, никто нас не тревожил, и было такое ощущение, будто вернулись в юность. Но не в ту, где бубенчик в ухе, а в ту, где сказка была былью.

Часам к трем я стал засыпать на ходу и прилег покемарить на массажном коврике. Мастерская принадлежала фирме, и Огоньков не без задней мысли пропускал мимо ушей все мои просьбы о приобретении бытовой мебели. В огромном полуподвальном помещении не то что лечь, толком посидеть было негде. По мнению шефа, именно такая обстановка способствовала высокому творческому подъему.

В коротком сне я ненадолго свиделся с Катей, которая была еще обольстительнее, чем ночью, и очнулся в такой неприличной позе, что сам себя устыдился.

— Эй, Саня! — вопил Зураб. — Хватит дрыхнуть, подойди к телефону, это он!

— Кто — он?

— Нехороший человек, я же тебе говорил.

Голос в трубке был мне незнаком, но так же неприятен, как и вчерашний, ночной. Ночной был нагл, этот — слащав.

— Господин Каменков?

В слове «господин» сегодня заключена целая социальная типология. Люди поделились на тех, кто никак не может к нему привыкнуть, и на тех, кто произносит его с иронией. Совершенно всерьез называют друг друга господами лишь вчерашние комсомольские и партийные боссы, придурки с телевидения да еще всякая шпана, которая носится на иномарках.

— С кем имею честь? — спросил я.

— Сергей Сергеевич, — представился звонивший. — Хотел бы условиться о встрече.

— А кто вы? Что вам надо?

— Видите ли, Александр Леонидович, вопросец, который надобно обсудить, сугубо приватный. Не хотелось бы вдаваться в подробности по телефону.

— Вы уверены, что мы должны что-то обсуждать?

Незнакомец (представляю, какой он на самом деле Сергей Сергеевич) даже, кажется, немного обиделся:

— Как же не уверен? Зачем бы я тогда звонил? Вопросец хотя и приватный, но наиважнейший. Именно для вас наиважнейший.

— Для меня?

— Разумеется, для вас. Вы же руководитель проекта… э-э-э… этого грандиознейшего… э-э-э… мемориала?

Нехорошее предчувствие, которое стыло во мне после вчерашнего угрожающего звонка, мгновенно вызрело до размера душевного нарыва.

— Хорошо, давайте встретимся. Когда, где? Может быть, завтра?

— Откладывать никак нельзя. Что, если через полчасика в «Неваде»? Это в десяти минутах от вас!

Да, я знал этот уютный коммерческий притон, на котором всегда висела табличка «Мест нет», а улочка напротив была запружена машинами с дипломатическими номерами.

— Договорились. Через полчаса буду.

…Сергею Сергеевичу по виду было около пятидесяти — неприметный мужичонка с внешностью бухгалтера. В очках с толстыми стеклами выражения глаз не разберешь. Устроились мы не в «Неваде», а на открытом воздухе, за белым столиком под пестрым тентом. Здесь подавали кофе, соки, пиво, водку и так называемые гамбургеры — утеху кретинов, мясную гнилушку, упрятанную в непропеченное тесто.

Сергей Сергеевич еще до моего прихода заказал кофе и, когда я в раздумье остановился у входа в «Неваду», истошно завопил через улицу:

— Господин Каменков! Господин Каменков! Сюда! Сюда!

У него была одна редкая родовая примета, которая обнаруживалась с первых минут общения: за все, что он ни делал и ни говорил, хотелось немедленно въехать ему в рыло. И это при том, что был он подчеркнуто обходителен. Чашку кофе я демонстративно отодвинул на середину стола.