Золотой капкан - Владимир Рыбин Страница 11

Он лихорадочно шарил руками, выхватывал из воды камни, отбрасывал и шепотом, словно боялся, что его могут услышать, ругался. В голове крутились слышанные когда-то рассказы о зэках, которым выпадало счастье найти золотой самородок. Тогда срок сразу слетал чуть ли не наполовину.

— Что ты там делаешь? — услышал он и от неожиданности сел в воду.

Барака отсюда не было видно, только тропу. А на тропе стоял этот бородач геолог, удивленно смотрел на Рыжего.

— Искупаться решил?

— А тебе чего?

— Мне-то ничего, а вот ты гляди. Схватит поясницу или еще что, быстро в доходяги выйдешь.

— Пош-шел! — зло прошипел Рыжий.

Сизов помолчал, размышляя над причиной такой внезапной ненависти, потом сказал насмешливо:

— Смотри, не заплывай далеко.

И повернулся, неторопливо пошагал по тропе к воротам, возле которых громоздилась изба, рубленная из толстенных лиственниц. В этой избе находилось начальство.

— Куда направился? — крикнул Рыжий, вылезая из воды.

— В контору. Вызывают зачем-то.

— Сексотничать?

— Дурак ты, братец, — сказал Сизов, обернувшись.

— А я вот догоню…

— Ступай в барак, догоняла. Старшой воду ждет.

Сизов не спешил. Шел и думал о причинах странного вызова. Если, и верно, перегоняют в другое место, так ведь об этом с зэками не советуются. Хотят, чтобы еще рассказал о том, как медведь задрал конвоира? Но уж сколько рассказывал. И сам Беклемишев, когда пришел в себя, все подтвердил. Что еще надо?

Возле конторы стояла вишневая «Нива», покрытая таким слоем пыли, что казалась серой. Сизов обошел ее кругом, заглянул под передок: правильно, с передними ведущими, только на такой и можно проехать по таежным дорогам. Эту машину он явно где-то видел, а где именно — не мог вспомнить.

— Что, знакомая колымага?

Резко обернувшись, Сизов увидел на крыльце цивильного пижона, в отутюженных брюках и при галстуке, — картинка из другой, недавней жизни.

— Не узнаешь? Здравствуй.

Теперь он узнал и удивился, что не узнал сразу, — заместитель районного прокурора Александр Евгеньевич Плонский собственной персоной, тот самый, благодаря не очень строгой речи которого на суде Сизов получил минимальный срок — год легкой отсидки. Они были знакомы и до суда, как-то даже чокались в одной компании: к геологам в прокуратуре всегда относились снисходительно.

— Заходи. Я тебя жду.

— Наша медвежья история уже до района докатилась? — спросил Сизов, невозмутимо поднимаясь на крыльцо и пожимая мягкую руку Плонского.

Невозмутимость давалась нелегко. Он понимал, что зампрокурора за просто так сотню верст трястись не будет. Значит, что-то важное привело его сюда. Или на медвежью историю заведено уголовное дело, или, что дай бог, его, Сизова, кассационная жалоба, написанная по настоянию того же Плонского, дошла-таки до нужных инстанций. Впрочем, последнее вряд ли: не приехал бы Плонский, не прокурорское это дело — утешать арестантов.

Они прошли в кабинет Дубова, уставленный стандартной канцелярской мебелью, и тут Сизов еще больше удивился: на столе, на постеленной газете, стояла бутылка водки и рядом навалом лежала экзотическая закуска, о какой Сизов успел позабыть.

— Никак праздник? — спросил он.

— Разговор у меня к тебе, Валентин.

Сизов блеснул глазами в его сторону: фамильярности в их отношениях прежде вроде бы не наблюдалось. Разве только когда чокались за столом. Но то в компании.

— Я думал с медведем все ясно. Конвоира мы притащили, можно сказать, спасли, карабин его сдали в сохранности…

— Дался тебе этот медведь. Есть дело посерьезнее. Впрочем, садись-ка да прими маленько. На меня не смотри, я за рулем.

Сизов сел, но к налитому стакану не притронулся.

— Я так посижу.

— Обижаешь, Валентин. Разговор у нас серьезный, доверительный.

— Так ведь я, Александр Евгеньевич, не дома. Вернусь в барак, мужики спросят: в честь чего меня поили? Одно скажут: ссучился. Жизни не будет.

— Не придется тебе долго-то.

— Дело пересмотрено? — равнодушно спросил Сизов.

— Пересматривается. Сто шестая статья, неумышленное убийство, сам знаешь — до трех лет. Или до двух исправработ. А ты вместо твоего года отсидки можешь получить год условного.

— Когда?

— Не торопись… Да выпей ты! — раздраженно выкрикнул Плонский. Плюнь на эту уголовную шваль. Дело твое почти решенное.

— Спасибо.

Сизов залпом опрокинул стакан и принялся закусывать всем подряд, что было на столе. Спохватился, отложил вилку с наколотым на нее кружком колбасы и уставился на Плонского, вальяжно развалившегося в кресле Дубова по другую сторону стола.

— Только мне непонятно: чего сам прокурор приехал с этой вестью?

— Я еще не прокурор.

— Все равно.

— Говорю же — разговор есть. Ты своего напарника, Красюка, хорошо знаешь?

Сизов отодвинул от себя стакан и тоже откинулся на стуле.

— Давай договоримся: о себе я все расскажу, о других — уволь.

— Да-а, быстро воровская мораль внедряется в человека, — сказал Плонский.

— В определенных условиях…

— Ты же был сама честь и достоинство. Икона.

— То уже не икона, если ее повернуть ликом к стене.

— Сам ведь напросился. Разве не понимал, что дело твое шито гнилыми нитками?

— О чем теперь говорить!

— Есть о чем. За тем и приехал.

— По старому знакомству?

— Именно. Такое дело не всякому поручишь. Да и ты не всякого послушаешься.

— Давай ближе к делу, Александр.

Думал зампрокурора на фамильяность обидится. Но тот и ухом не повел.

— Ты знаешь, за что Красюк сидит?

— Украл чего-то. Хотя вором себя не считает.

— Нынче многие укравшие не считают себя ворами. Время такое.

— Что он украл?

— Золото.

— Много?

— Точно не знаю. Но думаю, больше пуда.

— Ничего себе! А говорил — не вор.

— Правда, это не доказано.

— Не доказано? За что же его посадили?

— Вертолет, перевозивший золото, разбился и в живых остался только Красюк. Он был охранником. Комиссия золота недосчиталась.

— Может, он не виноват?

— Маловероятно.

— А вы что, сажаете за вероятности?