Поедательницы пирожных - Галина Куликова Страница 11

— Ну, подружка, как дела? — Голос Маши Зарецкойзвучал в трубке как всегда бодро и уверенно.

— Ой, не спрашивай!

— Что такое, все плохо? — испугалась Маша.

— Наоборот, все очень хорошо. В сентябре я стануштатным сотрудником в одном из отделов, менеджером по коммуникациям.Представляешь? Гип-гип ура!

— Каринка, ты умница! Я так рада за тебя. Говорила же,тебе стоит только захотеть. Полюбила коммуникации?

— Я от них без ума. Хотя здесь тоже есть всякиезаморочки, но это меня уже не пугает. И еще. Ты оказалась абсолютно права,Марьянов — классный мужик.

Услышав, как Маша многозначительно хмыкнула, Карина тут жеуточнила:

— В смысле — замечательный и понимающийруководитель. Короче, давай на днях встретимся, я тебе все подробно расскажу.

— Договорились. Мой как раз в командировку улетает нанеделю. Пора кое-что рассказать тебе о Марьянове и его бизнесе. Но это не потелефону.

— Тогда до встречи. И имей в виду, я теперь, благодарятебе, счастливый человек.

— Ладно, счастливый человек, только не расслабляйся.Тебе еще вверх по служебной лестнице карабкаться — ого-го сколько!

— Обещаю не расслабляться. Ой, босс идет! Кладу трубку,чао!

Карина звонко поцеловала воздух возле телефонной трубки ишмякнула ее на аппарат.

«Виновна или нет?» — подумал Родион Марьянов, шагнув вприемную. И посмотрел на свою секретаршу новыми глазами. В ее чересчур невинномвзгляде ему почудилось коварство. Женщины умеют, черт побери, лишать покоя…

— Принести вам чаю? — спросила Карина, выкладываяна его стол бумаги, требующие срочного внимания.

— Принесите, — буркнул он и, когда она вышла,принялся расхаживать по кабинету.

«Неужели это действительно она? — размышлялРодион. — Да нет, не мог я в ней так ошибиться. Или мог?» Подлая мыслишкао том, что мужское сердце не камень и он просто поддался ее обаянию, не давалапокоя. Он покрутил на пальце обручальное кольцо и тяжко вздохнул. У него естьсвой крест, он честно его несет и не имеет права заглядываться на женщин. Темболее — на секретарш, это слишком тривиально. И если секретарша окажетсязасланным врагом, то поделом ему.

Покусывая губы, Марьянов метнулся в кресло, придвинул к себетелефонный аппарат и позвонил в Питер Рите Гаршиной.

— Какие люди! — радостно пропела та в ответ на егоприветствие. — Чего звонишь в такую рань, соскучился?

— Соскучился, — неискренне ответил тот. — Иеще у меня дело.

— Всегда вы, мужики, так. Если бы не дело, то так и неузнаешь, что вы соскучились. Давай выкладывай, чего надо.

— Помнишь того типа, с которым я сцепился послеконференции?

— Соловьева, что ли?

— Мне одну вещь про него надо узнать.

— Никак ты на него зло затаил? На тебя не похоже.

— Слушай, ну какое зло? Это же я ему руку вывихнул, ане он мне. Нет, я у тебя просто узнать хотел — у него действительно такойфеноменальный слух, как он рассказывает, или просто мания величия на почвебелой горячки?

— А ты откуда знаешь про его слух? — удивиласьРита.

— У него уши большие.

— Нет, я серьезно.

— Расскажу при встрече, по телефону не могу. Ну, такчто скажешь?

— Все правильно, об этом многие знают. Его даже на спорпроверяли — действительно феноменально слышит. Ему бы разведчикомбыть — даже за линию фронта ходить не надо, сидел бы в окопе иподслушивал, о чем враг на той стороне шепчется. Даже представить не могу,зачем тебе это надо. Надеюсь, не для того чтобы использовать его как орудие вборьбе за место под солнцем.

— Не говори глупости, — хмыкнул Марьянов. — Испасибо. Прилетай в Москву, погудим вместе.

Закончив разговор, он глубоко задумался. Выходит, Соловьевне врун и не аферист. Вероятно, его информации можно доверять. Теперь надоподытожить факты, которыми этот тип с ним поделился. Итак, к нему, к Родиону,подослана некая дама. Цель ее или ее нанимательницы, а может быть,нанимателей — завладеть его деньгами или бизнесом. Дама должна подобратьсяк нему очень близко, но так, чтобы об истинных ее намерениях он не догадался.Времени на подготовку операции, по их собственным словам, было мало. Но тогдаполучается…

Родион на секунду замер, прекратив хаотичное движение покабинету. В личной жизни Марьянова, с тех пор как два года назад он женился наНоне Сорокиной, новые женщины не появлялись. Среди деловых партнеров особженского пола в этом году не наблюдалось, а на работу он принял лишь несколькихмужчин. Получается, что единственной женщиной, которая появилась рядом с ним запоследние несколько месяцев, была Карина Крупенникова.

Теперь это отвратительное слово — «заморочки». Сначалаон услышал, как она активно использует его в телефонных разговорах. Противноесловечко и, судя по всему, страшно привязчивое. На совещаниях, в которых Каринас недавних пор стала принимать участие, у нее иногда проскальзывали подобныесловечки, в том числе и это. Впрочем, она была не одинока — замусоренныйрусский язык стал практически нормой, поэтому Марьянов старался на такие мелочине обращать внимания. Но теперь эта мелочь становилась чем-то вроде улики.

«Боже мой, какое коварство! — с гамлетовским надрывомразмышлял он, дергая себя за узел галстука. — Надо же было так поймать меня!А этот ее живой интерес к новой профессии, желание стать настоящимспециалистом… И ведь я мог голову дать на отсечение, что она искреннерадовалась, когда я сообщил ей о переводе в штат творческих работников!Выходит, я совсем не разбираюсь в людях?! Или же она гениальная актриса.Впрочем, — философски рассудил он, — все женщины актрисы, талантливыеили бездарные, это уж кому как повезло».

Итак, Карина под подозрением. Марьянов решил за нейвнимательно наблюдать. Если она и впрямь засланный казачок, чем-то обязательносебя выдаст. Но самое важное сейчас — исключить для нее любую возможностьсобирать коммерческую информацию. Конокрада предупредить, пусть будетповнимательнее с финансами, а то мало ли. И Скворцову сказать, чтобы сжурналистами аккуратнее общался. А то полюбил в последнее время бытьньюсмейкером. В общем, конспирация и еще раз конспирация. Если эта девчонкадействительно участник заговора против Марьянова, он обязательно поймает ее споличным. И выгонит. Да так выгонит, что ее даже консьержкой в подъезд невозьмут. Не он это затеял, но теперь ничего не попишешь — а ля гер ком аля гер. На войне как на войне.