Ядовитая боярыня - Дарья Иволгина Страница 11

— Не-а, — отозвалась Наталья. — Неважно. Ты рассказывай, Флорушка. Про этого Сильвестра. Я что-то слышала, правда. Только не знала, что он кроме политики еще и кулинарные книги писал.

— Сильвестр — человек мудрый.

— Как все новгородцы, — снова перебила Наталья. Она не хотела язвить и сказала это почти искрение.

Флор решил так к этой реплике и относиться и, наклонив голову, поцеловал Гвэрлум в макушку.

— Говорят, у него очень добрая семья, а супругу свою протопоп именует не иначе, как «матушкой».

— И вожжами ее не учит, — опять вмешалась Наталья.

Она зажмурилась, попыталась представить себе этого протопопа Сильвестра с его чтимой матушкой, но вместо этого увидела мультяшных кота и птичку. Кот Сильвестр с вожжами гонялся за крошечкой Твитти. «Бесовское наваждение — так это, кажется, Эльвэнильдо называет», — подумала она, открывая глаза.

— А дети у них есть? — задала она типично женский вопрос. И порадовалась сама себе. Ага, вот так-то, побуду настоящей женщиной! Коли уж о «Домострое» говорить с любимым человеком…

— Единственный сын, Анфим, почтительный отрок. Так говорят, сам-то я его не видел. И еще говорят, что верные слуги в этой семье — как родные и от хозяев получают многие милости… Знаешь, Наташенька, он ведь всех своих работных освободил и наделил имением, а иных сам выкупил из рабства и на свободу отпустил. Новгородская закваска, у нас никогда свободы не предавали, Наташенька…

Флор говорил быстро, тихо, его голос, звучащий в полумраке, завораживал. Гвэрлум хотелось плакать, и одновременно с тем удивительная радость наполняла ее сердце. Она думала теперь сразу обо всем: о любви, о свободе, о чистоте души и тела, о пиве «подкормленном», которое бродит в таинственной утробе чана…

— Это такие люди, — рассказывал Флор, — скольких сирот кормили и поили до совершеннолетия — и в Новгороде, и в Москве, обучали кто чего достоин — грамоте, петь и иконному письму, и книжному рукоделию, а кто-то по торговле пошел.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю двух человек. Один книжник, другой в лавке сидит — обоих Сильвестр на ноги поставил.

— А, — сказала Наталья. — Ну да. В Новгороде всегда уважали грамоту. Еще когда на бересте писали всякие долговые расписки. — И спохватилась: — Я ведь не знаю, что сказать на все это, Флор! Вот и получается всякая ерунда!

— А ты, Наташа, когда не знаешь, что сказать, — просто молчи, — посоветовал Флор. И тут же испугался: — Я обидеть тебя не хочу, просто так многие люди делают, и тебе не в поношение так поступать.

Гвэрлум кивнула, боясь что-нибудь лишнее брякнуть, и оба, видя ее старательность, засмеялись. Флор опять поцеловал ее, а потом сказал:

— Ты этого «Домостроя» не бойся. У меня дома список есть, только не сильвестров, а другой. Тебе Сванильдо, побратим твой, почитает, ты только попроси его. Он с радостью.

— А сколько всего этих «Домостроев»? — удивилась Наташа. — Я думала, один только есть. Про вожжи. И пиво.

— Нет, их много… Они ведь обо всем, больше о духовной жизни и о том, как продукты хранить да хозяйство вести, Христова вера, Наташа, очень много о еде рассуждает. Для нас ведь плоть — не мерзость, как для иных еретиков, а от Бога, мы о плоти заботимся всяко: на праздничный день ублажаем ее ради Бога, а на постный — притесняем, и тоже ради Бога. Это понимать надо.

Наталья кивнула, сжимая губы, дабы, следуя доброму совету, лишнего не промолвить. И снова Флор улыбнулся ей от всей души.

— Еще рассказывать? — спросил он.

Она старательно закивала, сдерживая смех.

— Лавр говорит — видел и византийские своды таковых правил, и католические вроде польского «Жизнь добропорядочного человека». Сильвестр, еще в Новгороде живя, собрал таких книг десяток и создал полный свод применительно к нашему времени… Присовокупил еще от себя обращение к сыну Анфиму, душеполезное чтение.

— У нас это называется компиляцией, — сказала Гвэрлум. — Тоже, кстати, часто применяют для составления кулинарных книг. Надергают рецептов отовсюду, поставят красивые иллюстрации — картинки, то есть, — и готова новая книжка. Я думала, это плагиат, а это, оказывается, почтенное занятие.

— В ином деле ничего нового изобретать не следует, — согласился Флор.

Они выбрались из подпола с бочками на ясное солнышко.

— Скажи, Флор, откуда у тебя в доме столько книг? — спросила Гвэрлум, щурясь на ярком свету. — Книги ведь дорого стоят, а ты не очень-то богато живешь.

— Еще от отца, — объяснил Флор.

Отцом Флора и Лавра был разбойник Опара Кубарь, почему Гвэрлум удивилась еще больше.

— А у него откуда?

И прежде чем Флор успел ответить, уже догадалась, каким будет его ответ:

— Он их воровал…

* * *

Когда мальчик Животко примчался в Волоколамский монастырь и бросился в ноги привратнику, умоляя пустить его, поначалу подумали, будто мальчишка от кого-то сбежал.

Привели в трапезную, накормили, как накормили бы всякого странника, и ненадолго оставили одного — передохнуть. Животко елозил по лавке, разбирал на ложке надпись, сделанную полукругом: «На трапезе благословенной братии вкушать почтенной», — ждал.

Наконец явилось несколько иеромонахов. Животко тотчас вскочил и поклонился им в ноги.

— Что тебе? — спросили его строго. — У нас беглых не укрывают, ибо надлежит почтительность иметь к господам, от Бога поставленным…

— Был у меня не господин, а отец, да и тот помер, — выпалил Животко.

— Ты встань и говори яснее, — велели ему уже менее сурово.

Животко вставать отказался, мотал растрепанной головой по пыли и просил, чтобы призвали инока Лаврентия, ибо он, Животко, от его брата из Новгорода прибыл.

Послали за Лавром — тот прибежал бегом, на Животко набросился:

— Что с Флором?

— Неделька… — сказал Животко и заплакал.

— Он дурковатый, — обратился к иеромонахам Лаврентий. — Я его обо всем спрошу.

— Спрашивай.

Лаврентий сел перед Животко на корточки, осторожно потянул его за плечи.

— Давай, рассказывай.

Животко разрыдался, содрогаясь всем телом, и сквозь слезы выговорил только:

— Недельку-то моего убили на большой дороге злые люди, а господин Флор за вами послал. Помощь нужна, беда большая…

— Недельку убили? — изумился Лавр. — Кому же понадобилось его убивать?

— Не знаю… — всхлипнул Животко. — Страшно очень…

— Что страшно то?

— Без покаяния, как собаку…

— Как его убили?

— Задушили… Господин Флор говорит, целый заговор тут может открыться…