Змеиное гнездо - Томас Гиффорд Страница 11

Бен Дрискилл читал «Нью-Йорк таймс» и мрачнел.

Его удручало многое. Прежде всего, первая страница «Таймс» была почти целиком посвящена внутренней политике, разбору финального аккорда праймериз в Новой Англии и первой барабанной дроби по поводу предстоящего съезда. То же самое относилось к странице национальных новостей, к политическому комментарию, к самой передовице. Обвал политики. Перебор. Неукротимый пожар ярости, противоречивых версий, воинственной лжи. Политика стала совсем не той, какая помнилась ему по прежним годам – постоянные волны ненависти, от которых делалось тошно. Во всем – партийные интересы, каждая партия точит нож. После тесного столкновения с жизнью и смертью в политике своего отца, Хью Дрискилла, после собственного вторжения в политику Ватикана Бен Дрискилл полагал, что наелся политикой на всю жизнь. Он ни в коем случае не сказал бы, что интеллектуально или, если на то пошло, морально стоит над схваткой, вот только политика с каждым днем скатывалась все ниже. Теперь не то, что в 1860-х, когда кто-то где-то втихомолку мог обозвать Линкольна желтобрюхим шакалом-убийцей. Теперь подобное показывают по телевидению на весь мир. Все работает на средства массовой информации, все им подчинено. Смех смехом, но это уже не смешно.

А вторая причина для недовольства – то, что он не желал в этом участвовать. Его старый приятель по колледжу Чарли Боннер три с половиной года назад был избран президентом Соединенных Штатов. Бену, соответственно, пришлось принять некоторое участие в предвыборной кампании – иначе давней дружбе пришел бы конец. Чарли попросил помочь в сборе средств. Случилось несколько поездок по делам выборов с Чарли, тогда губернатором Вермонта, его семьей и приближенными. Бен поневоле стал для Чарли чем-то вроде набатного колокола, и отойти в сторону в разгар сражения было невозможно. А полгода назад его друг сделал перед Конгрессом громкое, отважное, но в равной степени обоюдоострое заявление. Чарли вел свой бой, за что Бен не мог его не уважать. И нес большие потери. Рейтинг поддержки так и завис в районе тридцати процентов, к тому же объявился новый кандидат на выдвижение, фыркавший ему в загривок в предвыборной гонке. В сущности, открыта большая охота. Национальная безопасность. Людей многое тревожит, и кое в чем они винят Чарли, но прежде всего их беспокоят сила и престиж Америки, а уж тут на Чарли валятся все шишки. Чертова уйма народу увидела настоящего мужчину в Бобе Хэзлитте. Однако Чарли верит в свою правоту. Он считает, что с точки зрения морали его позиция несокрушима. Он ясно высказал это Бену в том мартовском разговоре, когда просил его заняться разработкой стратегии кампании за переизбрание.

Никто из живых не знал его так давно, как Чарли. И Бен не удивился, когда Чарли поздно вечером заглянул к нему выпить и побеседовать о состоянии дел. Но предлагать помощь Бен не спешил, потому что сомневался и в политике, и в сопровождавшем ее шоу. В очень далеком прошлом в Нотр-Дам они играли в одной футбольной команде. Тот факт, что Чарли втянулся в политику и в конечном счете пробился в Белый дом, доказывал, что красавчики квотербеки оказываются удачливее, чем нерасторопные полузащитники – политика все чаще превращалась в конкурс красоты. Бен Дрискилл не возражал. Он так и не научился с легкостью идти на компромиссы, не достиг гибкости ума, необходимой, чтобы приспособиться к весьма извилистому пути ко всеобщему благу. Для политика он был слишком прямолинеен. В своей работе адвоката он придерживался тактики переговоров, старался по возможности примирять противников, избегал ссор. Он творил чудеса, не прибегая к трюкам и уловкам, необходимым политику любого уровня.

Чарли Боннер как-то сказал ему: «Ты, Бен, самый прямодушный ирландец, какого я знаю. Мне, президенту, нужен друг, который откровенно рассказывал бы, как обстоят дела и прямо говорил, что я дрянь – в том маловероятном случае, если я заслужу такое наименование. Мне нужен кто-нибудь близкий, кто мог бы пожелать мне поцеловать его в задницу и послать подальше – то есть кто-нибудь, для кого я ничего не могу сделать. Кто-то, кто бы во мне совершенно не нуждался. Список таких людей – короче некуда. Ты будешь тем посторонним, кому я могу доверять».

Чарли, кажется, не приходило в голову, что тем самым Бен перестает быть посторонним, и его неизбежно окружат завистливые соперники. Нашлись люди, утверждавшие, что Бен слишком успешно занимается политическими маневрами в пределах конторы Баскомба, чтобы питать искреннее отвращение к политике в целом – и возможно, в их словах был смысл. Он, несомненно, должен был унаследовать место, которое занимал в фирме Дрю Саммерхэйз. Однако он редко щадил чьи-то чувства или скрывал свои и открыто дал понять, как относиться к дальнейшему, после того как Чарли, к немалому удивлению Бена, был избран президентом. Ради окончательной ясности он даже отказался от приглашения на банкет в Белом доме. Однако в результате некого особого осмотического давления ему так и не удалось полностью уклоняться от политики – просто потому, что президентом стал его друг. И Бен точно знал, что если придется по-настоящему туго, постоялец Белого дома не замедлит разыграть карту «старых соратников по футболу». Но не одно это беспокоило Дрискилла, читавшего «Таймс». Третий повод для беспокойства – Бен сидел за старинным письменным столом в угловом кабинете на четвертом этаже небоскреба на Уолл-стрит, в котором размещалась почтенная фирма «Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз», – крылся в самом сердце фирмы. Контора Баскомба давно стала силой, действующей за кулисами Демократической партии. Никто столь успешно не служил партии и народу, как правящий глава этой фирмы, великий Дрю Саммерхэйз, который, перевалив за девяносто, оставался «консультантом» и постоянным участником деятельности фирмы – а также Национального демократического комитета, где являлся почетным и заслуженным председателем. Что не слишком заботило бы Бена, не окажись Дрю волей судьбы ему вместо отца. После печальной кончины родителя и любимой младшей сестры, ставшей монахиней, фирма заменила Бену семью. Этих уз не ослабила даже женитьба на Элизабет. Много лет он обращался к Дрю Саммерхэйзу в поисках мудрости, поддержки, совета – и, в каком-то смысле, спасения. Попросту говоря, он любил и почитал этого человека, как никогда не любил и не уважал отца. А отсюда следовало, что Дрю неустанно пытался втянуть его в Большую Игру. В политику.