Верь в мою ложь - Элизабет Джордж Страница 11

А он как раз и хотел избавиться от этих рамок. Потому что отлично знал: подобные ограничения приводят в пустоту.

Когда Ян подъехал к Айрелет-холлу, он увидел открытые ворота, что, как правило, означало какого-то визитёра. Но Яну не хотелось видеть кого бы то ни было, и потому он, вместо того чтобы направиться к средневековому зданию, возвышавшемуся над озером, повернул на боковую дорогу, которая шла прямиком к воде и каменному лодочному дому, стоявшему на берегу.

Здесь он держал свою двухвёсельную лодку. Она глубоко погрузилась в воду и стала скользкой, и в неё нелегко было забраться с каменного причала, огибавшего с трёх сторон внутреннюю сторону лодочного дома, — так же трудно, как и выбраться из неё. Сложность усугублялась отсутствием освещения в лодочном доме. Обычно здесь хватало света, падавшего сквозь широкий проём, однако сейчас день подходил к концу, темнело. Но Ян не мог принять это во внимание, потому что ему было просто необходимо очутиться на озере, погрузить вёсла в упругую массу воды, набирая скорость, напрягая мускулы, пока всё тело не обольётся потом и в сознании не останется только одно: ощущение мышечных усилий.

Ян отвязал канат, удерживавший лодку, и подтянул судёнышко поближе к камням. Неподалёку от выхода из лодочного дома три ступеньки спускались к самой воде, но Ян уже знал, что пользоваться ими рискованно. Когда вода в озере поднималась, на ступенях оседали водоросли, но камни никто не чистил уже много лет. Ян мог и сам без труда сделать это, но он вспоминал о ступенях только тогда, когда ему была нужна лодка, а лодка бывала ему нужна только тогда, когда ему действительно было крайне необходимо очутиться в ней как можно скорее.

И этим вечером было так же. Держа в одной руке канат, а другой придерживая борт лодки, он осторожно наклонился, распределяя вес тела так, чтобы не перевернуть судёнышко и не свалиться в воду. Наконец он очутился в лодке. Свернув канат, положил его на корму, поставил ноги в упоры и оттолкнулся от причала. Лодка стояла носом к выходу, так что попасть в озеро было нетрудно.

Дождь, начавшийся ещё тогда, когда Ян ехал к Айрелет-холлу, теперь шёл куда более решительно, и если бы Яну не хотелось избавить тело от напряжения, он бы наверняка повернул обратно. Но дождь был фактором несущественным, к тому же не так уж он казался силён. И к тому же Ян не собирался долго болтаться на озере. Он хотел только немного проплыть на север. И как только он пропотеет как следует, сразу вернётся к причалу.

Он вставил длинные вёсла в треугольные уключины. Уселся поудобнее. Проверил, хорош ли упор ног. И уже через десять секунд был далеко от лодочного дома, направляясь к центру озера.

Оттуда ему был хорошо виден Айрелет-хаус с его башнями, фронтонами, множеством труб, напоминавшими о долгих веках, пролетевших над этим зданием. Из окон эркера гостиной лился свет; он горел и на втором этаже, в спальне владельца здания. С южной стороны виднелись массивные геометрические очертания архитектурного сада; они вырисовывались на фоне вечернего неба, поднимаясь над каменной оградой, окружавшей их, отчасти скрытые самим зданием. Во второй башне свет горел на всех этажах; эта башня была близнецом первой, хотя и выстроена гораздо позже. Самое бесполезное сооружение, какое только видел в своей жизни Ян Крессуэлл.

Он отвернулся от башни, архитектурного сада, от деревенского дома своего дяди, человека, которого любил, но не понимал. «Я принимаю тебя, значит, и ты должен меня принять, — говорил ему Бернард Файрклог, — потому что все мы должны принимать друг друга ради простоты существования».

Конечно, Ян размышлял над этим, точно так же, как размышлял о долгах, которые все должны платить, и о том, перед кем, собственно, все мы в долгу. И это тоже было у него на уме нынешним вечером. И это тоже заставило его сесть в лодку.

Озеро совсем не было диким и уединённым местечком. Благодаря его размерам — а это был самый большой водный массив в Камбрии — на его берегах пристроилось несколько маленьких городков и деревень, а на первозданных пространствах между ними стояли местами отдельные дома с выложенными сланцем фасадами — то ли чьи-то загородные дома, давным-давно превращённые в дорогие отели, то ли частные жилища, принадлежавшие обычно людям достаточно состоятельным для того, чтобы не всегда жить в одном месте, потому что с переходом осени в зиму озеро становилось весьма неприветливым для тех, кто не готов был выдерживать резкие ветра и снегопады.

В общем, на озере Ян не чувствовал себя оторванным от мира. Конечно, его лодка в данный момент была единственной на воде, но его успокаивал вид берегов, где виднелось множество причалов для лодок разных местных клубов, а также для каяков, каноэ и прочих разновидностей судов; многие лодки принадлежали жителям домов, стоявших у озера, и пока ещё не были извлечены из воды в преддверии наступавшей зимы.

Ян не знал, как долго работал вёслами. Но вряд ли прошло много времени, думал он, потому что пройденное им расстояние не выглядело слишком большим. Он ещё даже не добрался до отеля «Бич-Хилл», от которого уже можно было отчётливо рассмотреть тёмную массу низкого острова Бёлле. Это обычно означало для Яна половину пройденного пути, но он вдруг осознал, что, видимо, слишком утомился от спора с Кавехом, потому что ощутил слабость в мышцах, говорившую, что пора поворачивать в обратную сторону.

Он несколько мгновений посидел неподвижно. До него доносился шум машин, нёсшихся по трассе Ф592, проходившей вдоль восточного берега озера. И, кроме того, он слышал шум дождя, падавшего в воду и на его куртку-ветровку. А вот птицы давно заснули, и все разумные люди сидели по домам.

Ян глубоко вздохнул. Его пробрало дрожью, и он подумал, что это не к добру. Впрочем, он мог просто иззябнуть насквозь. Несмотря на дождь, до Яна донёсся запах дыма от одного из ближайших домов, и в его уме тут же вспыхнула картина: жаркое пламя в камине, перед камином сидит он сам, вытянув ноги к огню, а рядом с ним — Кавех. В таком же кресле, с таким же бокалом вина в руке, и они мирно беседуют, как миллионы других пар в миллионах других домов на планете.

Это ведь и было то, чего он хотел, сказал себе Ян. Этого — и покоя, который пришёл бы вместе с такой картиной. Он ведь просил не так уж много: просто того, чтобы его жизнь текла так, как текут другие жизни.

Так прошло несколько минут; потом Ян осторожно повёл лодку, подчиняя её ритму волн. Если бы не дождь, он мог бы и задремать. Но из-за дождя он промокал всё сильнее, и пора уже было возвращаться в лодочный дом.

Ян прикинул, что он, должно быть, провёл на воде больше часа, и когда лодка подходила к берегу, уже наступила полная темнота. Деревья превратились в смутные тени; берёзы, выстроившиеся в ряд на фоне неба, и клёны между ними дрожали под ударами дождевых струй. А дорожка между деревьями вела к лодочному дому, затейливому сооружению, видному с воды, потому что даже сейчас, несмотря на поздний час и непогоду, его зубчатые стены и готическая арка входа оставались различимыми; такая архитектура подошла бы скорее для церкви, чем для лодочного сарая.

Над проёмом входа не горел свет. Он должен был зажигаться с наступлением полной темноты, чтобы освещать лодочный дом изнутри, хотя обычно этот свет бывал очень скудным. Но там, где должен был светиться привлекавший мошек жёлтый фонарик — по крайней мере в хорошую погоду, — не было ничего. Но ведь, кроме водорослей на старых ступенях, внутри следовало бы различать и другие вещи.