Ждать ли добрых вестей? - Кейт Аткинсон Страница 11

В иные утра мистер Траппер оставался дома и висел на телефоне. Иногда с телефоном выходил наружу покурить. Курить ему не полагалось ни в доме, ни снаружи, но, видимо, из-за телефонных разговоров у него случалось никотиновое голодание.

— Не выдавай меня, — подмигивал он Реджи, как будто доктор Траппер не чуяла дыма на его одежде и не замечала окурков на гравии.

Реджи поневоле подслушивала: мистер Траппер разговаривал с невидимыми людьми очень громко. Он «исследует новые пути», говорил он им. У него «крайне интересные перспективы на горизонте», ему «открываются новые возможности». Говорил он напористо, но на самом деле умолял:

— Господи боже, Марк, я же тут, можно сказать, кровью истекаю.

Мистер Траппер был красив — грубоватая такая красота, слегка потрепанный жизнью мужчина; будь он просто смазлив, выглядел бы хуже. Доктор Траппер познакомилась с ним, когда была старшим регистратором «в старом Королевском лазарете», хотя мистер Траппер сам не из Эдинбурга. Он из Глазго, «глезга», смеялась доктор Траппер, хотя эдинбуржцы так говорили, чтобы оскорбить, но, может, доктор Траппер не знала — она же англичанка. Мистер Траппер долго за ней ухаживал, пока она не «сломалась» и не вышла за него. Он работал «в индустрии развлечений», но чем именно занимался, Реджи так и не поняла.

Доктор Траппер и мистер Траппер вроде бы ладили неплохо, — впрочем, Реджи особо не с чем было сравнивать, разве что с мамулей и Гэри (не вдохновляет) или с мамулей и Мужчиной-Который-Был-До-Гэри (ад кромешный). Над недостатками мужа доктор Траппер смеялась и, кажется, не раздражалась никогда.

— Джо такая добродушная — это ее до добра не доведет, — говорил мистер Траппер. Он, со своей стороны, с грохотом влетал в дом с красивым букетом или бутылкой вина и говорил доктору Траппер: — Здрасти, красота, — точно комический глезга, и крепко ее целовал, и подмигивал Реджи, и говорил: — Не забывай, Реджи: за каждой великой женщиной стоит какой-нибудь глупак.

Обычно мистер Траппер как будто вовсе Реджи не замечал, но временами заставал врасплох — вдруг становился очень мил, усаживал ее за стол в кухне, варил ей кофе и пытался завязать неловкий разговор. («Ну-с, расскажи мне свою историю, Реджи»); обычно, впрочем, не успевала она приступить к своей (довольно весомой) «истории», как звонил телефон и мистер Траппер вскакивал и давай расхаживать по кухне («Здравей, Фил, как дела? Я тут подумал — может, пересечемся, у меня возникла идейка, хотел с тобой обсудить»).

Детку мистер Траппер звал «бебе» и часто подкидывал в воздух, отчего детка в восторге верещал. Мистер Траппер говорил, ему не терпится, когда же «бебе» научится говорить и бегать, чтоб ходить с ним на футбол, на что доктор Траппер отвечала:

— Успеется. Пользуйся каждой секундой — не успеешь оглянуться, как она пройдет.

Если детка ушибался, мистер Траппер брал его на руки и говорил:

— Да ладно, детё, все нормально, ерунда, — ободрял, но без особого сочувствия, а доктор Траппер обнимала детку, целовала и говорила:

— Бедный малка поничка. — Это она подхватила у Реджи (а та, в свою очередь, у мамули). Шотландские словечки выходили у доктора Траппер с (неплохим) шотландским акцентом, как будто она двуязычна.

Мистер Траппер детке нравился, а доктора Траппер детка обожал. Когда она брала детку на руки, он не сводил с нее глаз, словно запоминал малейшие детали, чтобы чуть позже сдать экзамен.

— Я для него сейчас богиня, — смеялась доктор Траппер, — а когда-нибудь стану назойливой старухой, которую надо везти в супермаркет.

— Уй, вот уж нет, доктор Т., — говорила Реджи. — Вы для него, я думаю, всегда будете божеством.

— Может, надо было тебе остаться в школе? — спрашивала доктор Траппер, и ее красивое лицо слегка мрачнело.

Вот так же она разговаривает с пациентами, думала Реджи («Вам совершенно необходимо сбросить вес, миссис Мактэвиш»).

— Да надо было, — отвечала Реджи.

— Ну, солнышко, вылезай, — сказала Реджи, извлекла детку из стульчика и посадила на пол.

За деткой нужен глаз да глаз: вот он сидит довольный и примеривается съесть собственную толстую ножку — а вот уже ползет по-пластунски к ближайшей опасности. Детка желал одного — все на свете запихать в рот: если поблизости лежит какая-нибудь мелочь, которой можно подавиться, детка рванет прямиком к ней, тут к гадалке не ходи, так что Реджи постоянно следила, не валяются ли где пуговицы, монеты и виноградины, которые детка особенно любил. Виноградины приходилось резать напополам — та еще работка, но доктор Траппер рассказала Реджи о пациенте, чей ребенок умер, когда у него в трахее застряла виноградина, и никто не смог помочь, прибавила доктор Траппер, словно это еще хуже, чем собственно умереть. Вот тогда Реджи и попросила научить ее не только приему Хаймлиха, но и дыханию рот в рот, и как останавливать артериальное кровотечение, и что делать, если ожог. И если ударило током, и если нечаянно отравился. (И если тонешь, знамо дело.)

— Можно записаться на курсы первой помощи, — сказала доктор Траппер, — но они только и делают, что бинтуют, а зачем — непонятно. Поучимся бинтовать запястья и плечи, еще повязку на голову — ничего сложнее тебе не понадобится. Надо просто знать, как спасти жизнь. — Она притащила из поликлиники манекен для реанимации, чтобы Реджи тренировалась. — Его зовут Элиот, — сказала доктор Траппер, — но все уже забыли почему.

Реджи представляла, как ребенок подавился виноградиной — как его заткнуло, точно старомодную лимонадную бутылку с пробкой, она видела такую в музее. Реджи любила музеи. Там чисто и светло.

Мистер Траппер насчет детки не напрягался. Утверждал, что младенцы «практически неуничтожимы» и что доктор Траппер чересчур нервничает, «хотя чего еще ждать, с ее-то историей». Реджи не знала историю доктора Траппер (воображала, как говорит: «Ну-с, расскажите мне свою историю, доктор Т.», но звучало неубедительно). Реджи знала только, что на книжной полке у доктора Траппер в гостиной обитал Уильям Моррис, а отец был официально объявлен мусором и ютился наверху в лавке древностей. Сама Реджи считала, что уничтожить младенца — раз плюнуть, и после истории про виноградину ее не отпускал страх, что детка задохнется. Хотя чего еще ждать, с ее-то историей? («Дышать, — говорила доктор Траппер. — Главное — дышать».)

Иногда ночами, лежа в постели, Реджи задерживала дыхание, пока легкие вот-вот не лопнут, — хотела почувствовать, каково это, представляла мать под водой и как волосы держат ее, будто неизвестные науке таинственные водоросли.

— Когда тонешь, долго умираешь? — спросила она доктора Траппер.

— Ну, от многого зависит, — ответила та. — Температура воды и так далее, но если приблизительно, минут пять-десять. Недолго.

Довольно долго.

Реджи поставила деткины тарелки в сушилку. Раковина была у окна, а окно выходило на поле у подножия Блэкфордского холма. Иногда в поле бродили лошади — а иногда никаких лошадей. Куда они девались — непонятно. Стояла зима, и лошади ходили гулять в болотного цвета попонах, точно в водонепроницаемых куртках «барбур».