Смерть на холме Монте-Марио - Чингиз Абдуллаев Страница 11

Тот кивнул в знак согласия и посмотрел на цветы, лежавшие настоле. Пепельница, стоявшая рядом с ними, была пуста. Он повернулся и пошел клифту. Обозов захлопнул дверь и поспешил следом. Дежурная на этот раз ничего несказала. Они вошли в кабину лифта, спустились вниз, на третий этаж, где жилДронго, забрали мобильный телефон из его номера и спустились на лифте вниз.

— Красивая женщина, — пробормотал Дронго, когдаони выходили из лифта.

— Слишком красивая, — неодобрительно пробормоталОбозов, — и это доставляло ей массу неприятностей.

Он не стал уточнять, какие именно неприятности имела впрошлом Лабунская, а Дронго не стал переспрашивать. Они подошли к столу. Хеккетоживленно шептался с Лицци. Дронго огляделся. Жураев сидел со своей женой имолча пил вино. Соренко не было.

— Вы оставили контракт? — спросил появившийся уних за спиной Марк Лабунский.

— Да, — повернулся к нему Обозов, — конечно,оставили.

— Катя была в номере?

— Да, — кивнул Обозов, — она сейчасспустится.

Лабунский взглянул на Дронго и, чуть поколебавшись, уточнилу своего помощника.

— Она была одна?

— Да, — еще раз кивнул Обозов.

— Надеюсь, она спустится быстро, — пробормоталЛабунский, проходя к сеньору Лицци.

Хеккет снова подошел к Дронго.

— Кажется, певец и хозяйка несколькозадерживаются, — с усмешкой заметил он, — еще немного, и это станетпросто неприличным.

— Она у себя в номере переодевается, — строгоответил Дронго. — Не люблю грязных намеков в отношении женщин. Вам неговорили, что вы пошляк?

— На меня не действуют оскорбления, — усмехнулсяХеккет, — и вы это прекрасно знаете.

Неожиданно появился Леонид Соренко. Он тяжело дышал, имелнесколько помятый вид, левый рукав костюма был мокрым. Лабунский повернулся кнему и громко спросил:

— Что случилось? Ты подрался?

— Нет, — зло ответил Леонид, — упал втуалете. Полы моют каким-то странным шампунем, вот я и поскользнулся.

— Пить меньше нужно, — зло посоветовал Лабунский.

Жена Соренко подошла к супругу и стала рассматривать егоссадины.

В этот момент жена Жураева, посмотрев на своего мужа, строгоприказала ему проводить ее в туалетную комнату. Дмитрий, взглянув на Соренко,улыбнулся и последовал за своей супругой. Итальянцы переглянулись. Очевидно,они не совсем понимали, что именно происходит.

— Сеньора Лабунская еще не спустилась? — спросилЛицци у Марка.

— Она, очевидно, задерживается, — улыбнулся тот,взглянув на часы.

Лабунской не было уже около двадцати пяти минут.

— Обозов, где она? — раздраженно спросил Марк.

— Была в своем номере, переодевалась, — пояснилОбозов, — мы зашли вдвоем, и она сказала нам, что скоро спустится вниз.

— Уже прошло полчаса, — разозлилсяЛабунский, — итальянцы должны уходить, а она все еще переодевается.Позвони ей и скажи, чтобы спускалась.

Марк Лабунский уже достиг того уровня благосостояния, когдамог позволить себе иметь секретарей и помощников с мобильными телефонами, покоторым они могли связать его с нужным человеком.

Обозов отошел в сторону и достал мобильный телефон. Набралномер. Долго ждал. Затем снова набрал номер.

— Кажется, я был прав, — сказал Хеккет, —наша дамочка явно увлечена этим тенором.

Дронго промолчал. Обозов терпеливо ждал, когда ему наконецответят. Лабунский продолжал разговаривать с итальянцами. Расстроенного Соренкоуспокаивала его супруга. Жураевы еще не успели вернуться. Обозов прождал долго,минуты две. Затем ни слова не говоря пошел к лестнице. Ресторан у бассейна былрасположен на один уровень ниже холла, и Обозов поднимался по винтовойлестнице, чтобы пройти в холл и позвонить оттуда по внутреннему телефону. МаркЛабунский проводил его долгим злым взглядом.

Очевидно, итальянцы почувствовали, что происходит что-тостранное. Хеккет гнусно усмехался. Обозов, ушедший в холл, довольно долго невозвращался. Наконец появились Жураевы. Все напряженно ждали Обозова. Онспустился вниз и, подойдя, что-то тихо сказал своему патрону. Тот нахмурился и,подойдя к Лицци, сказал:

— Извините, сеньор Лицци, кажется, моя жена плохо себячувствует и просила извинить ее. Она не сможет спуститься вниз.

— Ничего, — улыбнулся Умберто Лицци, поняв, чтоситуация несколько разрядилась, — ничего страшного. Думаю, что завтра мыподпишем наш договор.

Оба итальянца по очереди пожали руки Марку Лабунскому,покинули ресторан и поднялись вверх по лестнице. Хеккет подошел к Лабунскому ипротянул ему руку.

— До завтра, — сказал он, — если я вампонадоблюсь, вы всегда можете меня найти. Я остановился в этом отеле.

— Да, конечно, — несколько растерянно ответилЛабунский.

— Я буду в баре, — сказал на прощание Хеккет,обращаясь к Дронго.

Когда он пошел к лестнице, Лабунский обернулся к Обозову.

— Где она осталась? — рассерженно спросил он.

— Телефон не отвечает, — ответил Обозов, —может, она вышла из номера. Я позвонил из холла по внутреннему телефону.

— Нужно было подняться и узнать почему оназадерживается, — разозлился Лабунский, — это не так трудно. Поднимисьнаверх и узнай, почему она не может переодеться за полчаса!

После его крика наступило молчание. Обозов повернулся ипоспешил к лифту. Отсюда также можно было подняться в номер. Дронго посмотрелна него и подошел к Марку.

— Извините, — сказал он Лабунскому, —наверно, мне тоже пора вас покинуть.

— Нет, — удержал его Марк, — вы можетеостаться. Просто неприятно. Итальянцы могли подумать про нас черт знает что. Авы свой, почти земляк. Оставайтесь. Я попрошу принести нам шампанского.Надеюсь, завтра мы уже подпишем договор. Кстати, я хотел вас спросить. Вы давнознаете этого Хеккета? Он все время говорил только с вами.

— Давно, — ответил Дронго, — и с не лучшейстороны. Мне кажется, что вам следует еще раз уточнить все условия договора. Онизвестный крючкотвор и может придраться к любой статье.

— Я тоже, — усмехнулся Лабунский, — нашдоговор готовили лучшие юристы в Москве и в Риме. Не думаю, что мистеру Хеккетуудастся каким-то образом надуть нас при совершении этой сделки.

Он взглянул на понуро сидевшего Леонида Соренко.

— Твой костюм уже высох? — насмешливо спросилМарк. — Уже пришел в себя?

— Там было скользко, — снова попытался оправдатьсяЛеонид, но Лабунский только махнул рукой.