Дефиле озорных толстушек - Елена Логунова Страница 10

Дуракам везет: заказчик, желающий по сходной цене воспользоваться киллерскими услугами не где-нибудь, а именно в родном городе Пятака, нашелся очень быстро. Воодушевленный Пятак по электронной почте согласовал с заказчиком сумму своего гонорара, получил описание и адрес жертвы и сразу после получения мальдивской фирмочкой пятидесятипроцентной предоплаты принялся за дело.

Меня вынужденное молчание нисколько не тяготило: устроившись на заднем сиденье – подальше от Дениса, – я тискала Барклая, который радостно принимал мои ласки и норовил в ответ слизнуть с моего лица остатки косметики. Денис в зеркальце заднего вида посматривал на нас с откровенной завистью.

– Приехали, – ворчливо сообщил он через несколько минут и заглушил мотор.

Я выглянула в окошко и увидела вывеску магазина «Мир замков».

– Подходящее название для рая, в который пускают только медвежатников! – хихикнула я.

Денис криво усмехнулся и полез наружу, напоследок велев нам с Барклаем ждать его в машине.

– Как будто у меня может возникнуть желание бегать по городу в таком виде! – фыркнув, сказала я собаке.

После чего бросила укоризненный взгляд на удаляющегося Дениса, и желание выскочить из машины у меня мигом возникло!

Поспешая к крыльцу «Мира замков», Денис пересек дорогу женщине с детской коляской, та притормозила, воспользовалась заминкой, чтобы поправить шапочку на голове ребенка, и я получила прекрасную возможность рассмотреть и экипаж, и его маленького пассажира.

Коляска, стилизованная под лаково-красный гоночный болид на трех колесах, сама по себе была необычным зрелищем, однако я засмотрелась не на нее, а на ребенка. Защитный колпак «болида» с тонированными стеклами был поднят, и мне был виден мальчик лет двух. Если бы меня в тот момент спросили, почему я решила, что это именно мальчик, а не девочка, я затруднилась бы с ответом. Вероятно, подсознательно я считала, что коляска в виде гоночной машинки больше подходит ребенку мужского пола. Зато яркий костюмчик – розовый с зеленым, украшенный меховой аппликацией и цветными шнурками, – скорее сгодился бы девочке. Впрочем, тогда я об этом не думала. Я просто узнала детский наряд: точно такой же броский костюмчик был на ребенке, улетевшем в Вену вместе с великаншей, о которой грезил господин Хабиб!

Признаться, лица того ребенка я не запомнила, да и мудрено было толком рассмотреть гримасничающую мордашку маленького ревы, но зато я не могла забыть разговорчивого плюшевого медведя, который неутомимо уверял хозяина в своей животной любви. Невероятно, но у мальчика в гоночно-прогулочной коляске тоже был такой игрушечный топтыгин!

Я поспешно опустила боковое стекло, чтобы выглянуть из окошка и рассмотреть сопровождающую ребенка женщину, но невоспитанный Барклай меня опередил. Он высунул морду из машину и приветственно пробасил:

– Гау!

Ребенок от неожиданности крепко сжал медвежонка, и тот громко произнес:

– Миша любит Сашу.

– Не Шашу, не Шашу! – рассердился малыш.

– Тише, тише, милый! – заворковала женщина, придавая прогулочному «болиду» ускорение.

Я разинула рот. Тот самый костюмчик, тот самый медвежонок и то самое имя – для случайного совпадения это было уже слишком! Разумеется, это был тот самый ребенок, которого я видела в аэропорту!

– Значит, они не улетели! – шизоидно забормотала я, отпихивая в сторону растопырившегося перед дверцей Барклая. – Значит, я могу побеседовать с красавицей-мамашей и ангажировать ее на съемки в рекламе!

Барклай, вообразивший, будто я затеяла новую веселую возню, никак не желал понять, что я просто хочу пробраться мимо него к выходу. Борьба с некстати разыгравшимся псом заняла некоторое время. Когда я вывалилась из машины на тротуар – вспотевшая, растрепанная, в расхристанном жакете и запятнанной юбке, – женщина с коляской уже исчезла. Теряя тапки, я пробежалась до угла – за поворотом начиналась тихая улочка, застроенная симпатичными особнячками, прячущимися за неприступными заборами. Вероятно, трехколесный «болид» закатился в один из этих двориков. Но в какой именно? Улица была пуста. На выложенной красной плиткой мостовой не осталось никаких следов. В сердцах я прокляла дорожное благоустройство: была бы здесь обычная для частных кварталов непролазная грязь, в ней надолго остались бы не только следы коляски, но и сам экипаж!

Мысли о следах заставили меня вспомнить о тех, кто традиционно считается непревзойденными спецами по их обнаружению, – о собаках, конечно же!

– Барклай, твой выход! – пробормотала я, рысью возвращаясь к синей «Ауди».

Прохожие опасливо сторонились меня. Я не обращала на них внимания.

Барклай тоже вылез из машины, но в отличие от меня никуда не убежал, а чинно сидел на тротуаре у распахнутой дверцы. Его заинтересованность происходящим выдавал только наклон головы, в результате которого длинные уши бассета перекосились, как ведра на коромысле.

– Красная коляска в виде гоночной машинки! – присев на корточки выдохнула я прямо в собачью морду. – Она проехала тут пару минут назад! Помнишь? В коляске сидел мальчик в зеленой шапочке с завязками. – Я руками нарисовала в воздухе затейливые вензеля, изображающие завязки детской шапочки.

Судя по моим жестам, можно было подумать, что головной убор закрепили под подбородком малыша тройным морским узлом.

– Мальчик в коляске, понимаешь? – Я вытянула перед собой руки и повозила ими взад-вперед.

Барклай переложил голову на другое плечо, продолжая смотреть на меня с доброжелательным любопытством психиатра, диагностирующего очень интересный случай.

– У него еще мишка был! – не сдавалась я.

Показывать мишку любящие родители научили меня еще в нежном возрасте двух лет: я скривила стопы, свесила руки до колен и, покачиваясь, как заводная игрушка, басовито напела незабываемое:

– Мишка косолапый по лесу идет! Шишки собирает, песенки поет!

Вероятно, в отрепетированной с раннего детства роли Топтыгина я была достаточно убедительна, потому что на слове «песенки» Барклай издал низкую горловую ноту, отклеил попу от асфальта и деловито потрюхал за угол. Продолжая косолапить, я заковыляла следом.

– Гау! – победно возвестил пес, возложив лапу на глухую металлическую калитку.

– Гау-гау, гау, гау! – тотчас же понесся истеричный лай с другой стороны забора.

В узкую щель между нижним краем калитки и тротуарной плиткой высунулась одна тонкая мохнатая лапка и блестящий нос, похожий на черную пуговку, нашитую на белую кроличью шубку. Барклай с брезгливым интересом обнюхал фрагменты несерьезного противника, фыркнул и, очевидно, сочтя ниже своего достоинства лаяться с болонкой, неторопливо, вразвалочку, двинулся в обратном направлении – к Денисовой машине. Я осталась под забором одна – не считая хозяйской собачонки, конечно.

Ничего похожего на звонок вблизи калитки не наблюдалось, поэтому я тихонько прижала тапкой собачью лапу, и обиженная болонка залилась такой трелью – куда там курскому соловью!