Аленький цветочек для чудовища - Дарья Калинина

Фиалки, фиалки, фиалки! Длинные ряды стаканчиков с растениями тянулись вдоль ярко освещенных лампами стеллажей. Полина выпрямила спину и оглядела фронт своих сегодняшних работ. Ну, что тут сказать! Взгляд радовался. Фиалок было много, целое море цветов самых разных окрасок, форм и сортов. Были тут и стандартных размеров, которые так и назывались, стандарты, были крошечные, или мини, имелись также ампельные, так называемые трейлеры, способные цвести целым каскадом крошечных разноцветных цветочков.

Сейчас коллекция насчитывала свыше пяти сотен сортов. Раньше было больше. Но за последние полгода ее удалось сократить до пяти сотен. Но и этого, на взгляд Полины, было слишком много. Ведь пять сотен – это были только маточные растения. А помимо них имелись еще укорененные листики, крошечные детки, детки уже подросшие и готовящиеся зажить своей собственной самостоятельной жизнью стартера – растения, собирающегося заложить свой первый в жизни цветок. Все они предназначались на продажу, должны были найти своих новых любящих и заботливых хозяев.

Вообще-то, фиалками занималась Вера – старшая сестра Полины, которая и унаследовала этот бизнес от их мамы, а мама, в свою очередь, от бабушки. Бабушка же всегда утверждала, что выжить в жуткие голодные девяностые годы их семье помогли исключительно фиалки. Эти крошечные цветочки цвели изо всех сил, радовали глаз, и люди их охотно покупали, чтобы принести домой в свои семьи вместе с этим жизнерадостным цветком немножко тепла и надежды. А чем лучше становилась жизнь в стране, тем охотнее покупали люди цветы и тем успешней шел у бабушки ее цветочный бизнес.

Вот только не нужно думать, что он не требовал хлопот. Требовал, и еще каких! Тут и неусыпный контроль над качеством зеленых саженцев, почвы и воды, борьба с вредителями и болезнями, с темным временем года, повышенной температурой от включенных зимой батарей. И столько еще всего разного! Да взять хотя бы тот же полив. Пусть фиалки стояли на фитильках – длинных ниточках, по которым из емкости с питательным раствором поднималась к их корням живительная влага, но все равно хоть раз в неделю надо было в эти емкости заглядывать. Недолив был для нежных фиалочек так же губителен, как и перелив. И вот сегодня была очередь Полины поливать плантации. И она поливала их с семи утра, а сейчас часы показывали уже без четверти десять.

И Полине казалось, что справилась она очень даже неплохо.

– Сам себя не похвалишь, ходишь, как оплеванный, – произнесла вслух Полина и тут же себя от души похвалила: – Какая же ты молодец, Полиночка! Справилась сегодня на пятнадцать минут быстрее, чем обычно. Растешь над самой собой!

Фиалки тоже выглядели довольными. Полина добавила в воду немножко жидкого минерального удобрения, хотя в холодное время года кормить растения не полагалось. Сестра считала, что поздней осенью фиалки должны отдыхать, жить на голодном пайке и с минимальным освещением, не дольше десяти часов в день.

– Во-первых, экономия средств. Во-вторых, им же самим польза, отдохнут, потом с новыми силами будут лучше цвести.

Но Полина жалела свои растюшки, баловала их иногда вкусненьким. Сестра может поститься, сколько ей влезет, у нее, наверное, грехов много, вот и замаливает. А маленькие фиалки, чем они в своей жизни нагрешили, чтобы каяться в них во время постов? И Полина тайком подкармливала фиалки полным комплексным удобрением, а потом с улыбкой слушала, как сестра рассказывает всем подряд, как замечательно чувствуют себя фиалочки исключительно на святой крещенской воде и ее – Вериных – молитвах.

Вообще, с сестрой в последнее время творилось явно что-то совсем неладное. Она перестала уделять время фиалкам, зато зачастила в церковь, которую раньше посещала лишь от случая к случаю. Да еще теперь Вера ходила не в ближайшую к их дому церковь во имя святителя Николая, а в какую-то расположенную очень далеко, на другом конце города. И Полину сестра с собой никогда не брала.

– Мала ты еще!

А как мала, если Полина уже закончила одиннадцать классов, успешно сдала экзамены и теперь училась в музыкальном педагогическом училище. Сколько же ей должно было стукнуть, чтобы можно было ходить с сестрой в ее храм?

И Полина пыталась вразумить Веру:

– Даже совсем крохотных детишек их родители на руках приносят в церковь. Нелогично выходит, им можно, а мне с тобой нет?

– Вот и иди в обычную церковь. А со мной нельзя.

– Обычную? А ты, значит, ходишь в необычную?

Но Вера лишь отмалчивалась. Зато теперь она приносила с собой тюки с какой-то печатной продукцией. Но запакованы они были так туго, что Полине ни разу не удалось вытянуть из тюка хоть самую тоненькую брошюрку. Одеваться сестра тоже стала странно. Зачем-то нацепила черный платок, длинную до пят юбку и наглухо закрытую кофту. А ведь даже после смерти бабушки Вера отказалась носить траур. Тогда сестра бегала в бриджах, плотно облегающих ее попку, коротеньких топиках, а в пупке у нее поблескивал пирсинг. И где теперь тот пирсинг? Не отыщешь его в складках черной материи, в которую Вера задрапировалась по требованию Учителя.

Вот именно так, с большой буквы. Имени его Вера не произносила. Он был Учитель, и все. И надо сказать, что этот человек интересовал Полину чрезвычайно. Но кто он такой, она понять так и не смогла, хотя теперь Вера упоминала этого человека постоянно. Учитель сказал то, Учитель велел это. Все поручения Учителя воспринимались Верой, как прямое указание свыше.

– Покорность – первая добродетель, – поучала она сестру. – Даже если ты видишь, что наставник твой не прав, смирись, и будет это смирение тебе во благо и искупление.

И постепенно Полина, еще не видя этого Учителя, возненавидела его. А как ей было к нему относиться, если он научил Веру вынести из дома телевизор, ноутбук, планшет и даже свой новенький смартфон уговорил отдать ему. Но и на этом Учитель не остановился, затем ему понадобился смартфон Полины. И Вера забрала его у сестры. Вере взамен выдали старенький кнопочный аппарат, который, по словам Учителя, был вполне пригоден для скорейшего просветления Вериной души. А Полине и такого не выдали, Вера сказала, что сестре нужно больше думать о душе и меньше сидеть в социальных сетях.

Есть и пить сестрам теперь дозволялось лишь самую простую пищу, лучше всего хлеб и воду, основу всего сущего. И любящая вкусно покушать, но добрая от природы Полина теперь стеснялась есть при сестре свои любимые булочки со взбитыми сливками и трубочки с заварным кремом. Приходилось лакомиться ими вне стен родного дома. А Полина раньше так любила по вечерам забраться под одеяло, взять себе парочку вкусненьких бутербродиков, шоколадную конфету, пирожное и запить все это хорошей чашкой горячего пуэра. Но все эти вкусности отныне в доме были под запретом. Нет, Вера ничего не говорила сестре, но она так страдальчески вздыхала и с такой жалостью смотрела на сестру, словно та у нее на глазах уже корчилась в адском огне. И у Полины кусок колбасы сам собой падал изо рта. А на конфеты ей и смотреть не хотелось.