Убить Бин Ладена - Олег Якубов

Еще перед посадкой в самолет ему на голову надели мешок без всяких прорезей. Дышать было трудно, но через какое-то время он приспособился. Летели долго, больше десяти часов — это точно. Ему не нужно было даже на часы смотреть, во времени и пространстве он уже давно научился ориентироваться практически безошибочно. Удивительно было другое: за все время полета на борту военно-транспортного самолета никто не произнес ни слова, хотя по ощущениям в самолете людей было немало. Наконец, «Боинг» всей своей массой тяжело плюхнулся на бетонку посадочной полосы и через несколько минут в открытый люк полыхнул нестерпимый зной.

Потом была петляющая тряская дорога в закрытом автофургоне, чьи-то жесткие руки поволокли его по крутой лестнице вниз, щелкнули замки наручников и кандалов, лязгнули засовы закрываемой двери и он, содрав с головы насквозь промокший от пота опостылевший мешок, увидел, что находится среди четырех бетонных стен, с которых, кое-где стекая, с гулким противным звуком, распространяя зловоние, капала вода. Растирая затекшие руки и ноги, заключенный прошелся по камере — одинаковое количество шагов, что вдоль, что поперек.

«Место, для прогулок явно не приспособленное», подумал он с иронией и в этот самый момент зазвучала музыка. Да нет, даже не музыка, а душераздирающие звуки, сливающиеся в явно каким-то иезуитом продуманную какофонию. Почти до изнеможения обессиленный невыносимо долгой дорогой, он было присел у стены, обхватив голову руками, как тут же в невидимом динамике прозвучал металлический окрик: «Встать!»

«Интересно, если не встану, вломятся охранники и подняться заставят палками, либо коваными ботинками», подумалось ему, но испытывать судьбу таким образом просто не оставалось сил и он предпочел за благо выполнить команду.

Припомнился старый, еще в детстве виденный фильм, где герой-разведчик, оказавшийся в подобной «музыкальной шкатулке», чтобы меньше испытывать муки жары, или, по крайней мере, мыслями отвлечься, читал стихи про снег, зиму и морозы. И хотя поэзию, особенно русскую он любил, стихов знал множество, но здесь, в бетонном мешке, где приникало в самый мозг это идиотское переплетение звуков, ни про зиму, ни про морозы трескучие ничего в голову не лезло. Так что просто стал вспоминать, как несколько лет назад оказался на высокогорных отрогах Памира, Было это в самом начале сентября, а может, даже и в конце августа. Но снег тогда выпал ранний и мороз ударил нешуточный. У него же теплой одежды при себе не было никакой и мерз он как цуцик, а спирт в поллитровой фляге закончился, как он его не растягивал, уже на третий день. И еще два дня он согревал себя пробежками, да гимнастикой, а потом, когда, наконец, закончился этот снежный шквал и его забрали вертолетчики, две недели валялся в крохотной и не очень чистой сельской больничке с двусторонним воспалением легких, покуда не сбежал оттуда к чабанам и те лечили его курдючным бараньим жиром, в который добавляли отдающий мятой и еще какими-то травами отвар, и это снадобье возвращало ему силы с каждым глотком.

Тогда, на Памире, он все же умудрился отморозить пальцы ног и уши и до сих носить тесную обувь и надевать через голову жесткий свитер ему было больно.

Воспоминания о той памирской эпопее и впрямь помогли ему отвлечься. Но он тут же обругал себя за непозволительную в данных обстоятельствах слабость, а главное — за то, что потерял счет времени, а это в его ситуации было недопустимо. Временной фактор сейчас был важен, впрочем, как и всегда, по крайней мере, за последние полтора десятка лет, когда от четкого контроля за временем нередко зависел исход дела, а порой и сама жизнь. Часы у него отняли еще при аресте — прекрасные часы, с множеством так необходимых ему функций, и теперь нужно было сосредоточиться и не только восстанавливать, но и сопоставлять события со временем, причем сопоставлять так, чтобы расхождения по возможности оказались минимальными.

С арестом он, кажется, подставился вполне убедительно, а уж когда его оглушили чем-то по затылку, тут и вовсе играть не пришлось: сознание потерял на самом деле, правда ненадолго. Но показывать, что сразу пришел в себя, не следовало, важнее было правильно оценить обстановку. Осторожно, практически незаметно, приоткрыв веки, увидел, что сигарета, которую курил сержант, когда еще только приближался к нему, передергивая затвор автомата, все еще тлеет. Да к тому же второй солдат, наклонившись над ним, замыкал на его запястьях и ногах стальные браслеты. Если учесть, что в среднем американская сигарета выкуривается за семь-восемь минут, значит, времени на его пленение ушло совсем немного, ну, максимум, минут пять-шесть. А сейчас, так же тщательно, предстояло просчитать, сколько времени занял короткий допрос, дорога на аэродром, полет в самолете и добавить время, уже проведенное здесь. По его расчетам выходило, что прошло около шестнадцати часов и, значит, уже наступили новые сутки, 11 января 2012 года. Он тут же усмехнулся этому на самом деле удивительному совпадению: если он добился своей цели и его доставили в Гуантанамо, то именно сегодня тюрьма, о которой ссуды и пересуды не смолкают уже несколько лет и легенды по всему миру распространяются одна фантастичнее другой, то именно эта тюрьма, принявшая первых заключенных 11 сентября 2002 года, «отмечает» сегодня свой десятилетний юбилей. Теперь следовало немедленно восстановить в памяти все, что он знал об этом месте. Услужливая, великолепно натренированная память, не подвела его и на этот раз.

В свое время он прочитал о Гуантанамо все, что удалось раздобыть в открытой печати и закрытых сообщениях, не раз разговаривал с теми, кто уже бывал здесь, выуживая у очевидцев самые мельчайшие, на первый взгляд, незначительные детали, и теперь, стоя в тесном бетонном мешке и на самом деле не обращая внимания на душераздирающие звуки, он сумел от всего абстрагироваться и без особого напряжения вспоминал все, что удалось узнать.

Десять лет назад создание этой тюрьмы сочли очень ловким ходом администрации президента США Джорджа Буша-младшего. Лагерь образовали на территории военно-морской базы США «Гуантанамо-бэй» на Кубе. База безоговорочно считается американской, так как ее территория когда-то была отдана американцам бессрочно, однако находится вне США и потому не подпадает под юрисдикцию американской конституции. Как достаточно цинично и откровенно, в чисто американской манере, выразился кто-то из генералов в близком окружении Буша, «идеальное место содержания боевиков незаконных вооруженных формирований, не защищенных принятыми правилами войны». Если перевести это высказывание на общепринятые понятия, то здесь у американцев были развязаны руки для применения «самых разнообразных» методов дознания. Собственно, ничего нового американцы не придумали. Да и к чему, если многовековая история издевательства человека над человеком уже давно все расставила на свои чудовищные места, вписав в анналы пытки настолько чудовищные и жестокие, что вряд ли можно выдумать еще хоть что-либо изощреннее, поскольку самые изощренные пытки изобрели еще несколько столетий назад. Одними из наиболее распространенных в Гуантанамо методов были пытки музыкой, лишение сна и имитация утопления. На заключенного надевался целлофановый пакет, который туго затягивался на шее. Сверху на него обрушивали потоки воды, так что человек практически испытывал все то, что испытывает тонущий. Поговаривали, что свыше четырнадцати секунд эту пытку еще не удавалось выдержать никому. Но два года назад нынешний президент Америки, подписав соответствующее распоряжение, запретил эту пытку.