Черное платье на десерт - Анна Данилова

– Говорите, разбилась насмерть? – Изольда Хлуднева, старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры, положила телефонную трубку, которую слушала около пяти минут, не проронив ни звука, после чего выплеснула остатки кофе в корзину с бумагами и зажала только что выбитую щелчком из новой пачки сигарету между зубами. Прикурила от золотой зажигалки. – Выезжаем!

Залитая солнечным светом Набережная шелестела нежной майской листвой, а с Волги тянуло свежестью и тонким рыбным духом. На гранитных розовых ступенях, ведущих от летнего кинотеатра к пристани, рядом с которой высился сверкающий на солнце массив гостиницы «Братислава», лежало тело, прикрытое белой прямоугольной простыней. Проступившая сквозь ткань кровь уже успела подсохнуть, когда Изольда вышла из машины и бодрым шагом спустилась к погибшей.

– Уберите простынку! – приказала она приехавшему с ней оперу Вадиму Чашину и только после этого привычным движением сняла черные очки. Сощурилась, глядя на распростертое перед ней тело, обтянутое ярким, канареечно-желтым шелковым платьем с черной каймой по краям. Залитые кровью неестественно вывернутые ноги и раскинутые руки. Длинные накладные волосы были забраны в высокий конский хвост и теперь веером рассыпались вокруг бледного, в кровоподтеках лица с размазанной на губах помадой и явно накладными ресницами.

– Странно, почему она босая? – Изольда раздавила подошвой узкой туфли окурок и сунула в рот новую сигарету. – Думаю, она прилетела сюда из гостиничного номера… Бедняжка…

* * *

Я хорошо помню тот пасмурный майский день, когда началось это безумие, – сначала шел холодный скупой дождь, а потом вдруг выпало немного снега… Я увидела этого мужчину сквозь стекло купейного окна, когда он, ежась от холодного ветра с дождем и снегом, покупал сигареты у какой-то женщины на станции. В черном плаще, бледный, с грустным лицом, он приковал мой взгляд настолько, что, когда поезд тронулся и женщина с сигаретами на лотке заскользила назад, сама я, подавшись вперед, чуть не свалила со столика стакан с минералкой… До этого момента я ехала в купе одна, возвращалась с моря – пристанища ленивых эпикурейцев, разочарованных в русской зиме с ее холодами и морозами (к сонмищу которых причисляла себя с самого рождения и нисколько не стыдилась этого). Там я много спала, дышала на довольно безлюдном в это время года черноморском пляже свежим соленым воздухом и читала.

Представьте мое удивление, когда мужчина в черном плаще заглянул в купе – а ведь я была уверена, что он остался где-то на перроне.

– Можно?

Я пожала плечами: как будто от меня что-то зависело. У него есть билет, стало быть, дальнейший путь мы продолжим вместе. Проводница уже через пять минут после появления нового пассажира принесла в купе сразу два стакана горячего чая с лимоном.

– Газет свежих хотите? – спросила она, с удовольствием, как мне показалось, разглядывая моего попутчика.

Он отказался, снял плащ, оставшись во всем темном, джинсовом, выпил чаю, а второй стакан придвинул ко мне:

– А это вам.

Я молчала, чтобы он не подумал, что я жажду завязать с ним дорожную, пошлую беседу. Молча кивнув, я отпила несколько глотков. Пожалуй, это было самым ярким событием того вечера, поскольку, покончив со своим чаем, мужчина забрался на верхнюю полку и уснул. А утром мы приехали в С., вышли из поезда и, пожелав друг другу всего хорошего, сели в разные такси и разъехались в противоположные стороны.

Мы могли бы больше никогда не встретиться, и тогда ничего бы не произошло… Но тем же вечером в ночном клубе «Ротонда», куда я заглянула, чтобы повидаться с друзьями, я снова увидела моего попутчика.

Он сидел спиной ко мне в самом дальнем углу тускло освещенного желтоватым светом бара и пил. Его одинокая темная фигура вызвала во мне трепет, а к щекам прилила кровь, как если бы мне стало стыдно за собственные мысли. Я уже не слышала, что говорили мне мои соседи по столику, по поводу чего так громко смеялись; мне хотелось одного: покинуть это шумное заведение с гремящей музыкой, толпой танцующих распаренных девиц в мини-юбках и прозрачных блузках и бритоголовых юнцов с серьгами в оттопыренных ушах, и оказаться на свежем воздухе, в синих сумерках уходящего дня. Но только с ним, с тем единственным мужчиной, присутствие которого заставило мою кровь закипеть в жилах… Это было не изведанное мною прежде чувство, о котором я так много слышала и которого ждала, чтобы упиться этим любовным ядом, а уж потом – будь что будет. Я полюбила этого мужчину, его бледное лицо под копной темных спутанных волос, грустные глаза, низкий бархатный голос и его руки с длинными красивыми пальцами, которые видела всего лишь несколько раз еще там, в поезде, когда он снимал с себя плащ…

Внезапно я словно оглохла – все звуки бара превратились в густое звуковое желе, которое отделило меня от внешнего мира, я даже не слышала, кто из моих подвыпивших друзей просил меня остаться, не замечала, кто пытался удержать за рукав… Я решила выйти одна на темную улицу, где, на мое счастье, уже перестал идти дождь и было удивительно тепло.

Ждать, когда следом за мной выйдет ОН, было глупо. Мне ничего не оставалось, как побрести по тускло освещенному бульвару в сторону стоянки такси, чтобы добраться домой и позвонить Изольде, своей тетке. Только она была способна выбить из моей головы смурь и привести мои мысли в относительный порядок. Моя мать уехала с отчимом в Африку в какую-то зоологическую экспедицию и обещала вернуться лишь к зиме. Я скучала по ней, писала и отправляла им, в их африканское пекло, письма, которые, как мне всегда казалось, не доходили до них – сгорали в жарком, огненном воздухе… Изольда, мамина сестра, опекала меня и подкармливала, когда я спускала все присланные мамочкой доллары на нелепые путешествия и выходки…

«Ротонда» находилась на Набережной, в самом ее цветущем и красивом месте, возле отреставрированной белоснежной каменной беседки с белыми колоннами – приютом влюбленных. Я тоже целовалась в ней когда-то с мальчишками, но это было очень давно. Сейчас же, освещенная со всех сторон прожекторами, эта беседка – поистине архитектурный шедевр – казалась сотканной из жесткого белого кружева и была чудо как хороша. Не желая привлекать к себе внимание праздношатающегося вокруг бара молодняка, я спустилась по гранитным ступеням к воде, посидела немного на каменном, теплом, прогретом дневным солнцем парапете (и куда делась непогода, ветер и утренний дождь со снегом?!), после чего стала подниматься наверх, к основной аллее, казавшейся и вовсе праздничной из-за светящихся разноцветными огнями витрин бара и ресторана, расположенных на первом этаже гостиницы «Братислава». Как вдруг увидела на ступенях нечто странное – коряво нарисованный жирным белым мелом силуэт. Так, я видела в кино, фиксируют положение трупа – небрежно и грубо, словно отделяя мелом мертвое от живого.

Белая меловая линия только издали казалась силуэтом, а вблизи я поняла, что она дробится по трем ступеням, как если бы тело лежало поперек лестницы.