Последний каббалист Лиссабона - Ричард Зимлер

Как была обнаружена рукопись Берекии Зарко

Авраам Виталь, ведший частную адвокатскую практику в Стамбуле, жил тем, что ходатайствовал в турецком правительстве о денежной компенсации людям, которые по причине травмы или болезни не могли больше работать. В 1981 году он выиграл трудную тяжбу по делу пятидесятидевятилетнего плотника по имени Аяз Луго. После автокатастрофы тому парализовало правую руку.

Луго скончался в июне 1988 года. Его жена к тому времени вот уже шесть лет как ушла в мир иной, детей у них не было, и благодарный Луго завещал свой дом Аврааму Виталю.

Мне пришлось остановиться в доме Луго во время моего семимесячного пребывания в Стамбуле, где я изучал сефардскую поэзию, в частности, строй баллады. Авраам Виталь милостиво предложил мне дом в бесплатное пользование.

С ним самим мы познакомились через общего друга, моего научного руководителя, доктора Исаака Сильвы Росы, в прошлом преподавателя Университетского Колледжа в Беркли, а ныне — Университета Порто в Португалии.

И Виталь, и Луго были сефардами, потомками тех евреев, что бежали от гонений в Испании и Португалии в XV–XVIII веках. Достаточно рано, еще в 1492 году их предкам было предложено убежище в Стамбуле, тогда еще называемом и христианами и евреями Константинополем В том памятном году турецкий султан Баязид II с радостью принял в своих владениях тысячи сефардов, изгнанных из Испании указом короля Фердинанда и королевы Изабеллы.

Душным днем в начале мая Виталь отвез меня в старинный дом Аяза Луго, расположенный на окраине средневекового еврейского квартала в Батале. Двухэтажное строение с обвалившейся местами штукатуркой возносилось подобно покинутой сторожевой башне между булочной и музыкальным магазинчиком.

Я въехал в него 9 мая 1990 года. Внутри все представало в серо-коричневых тонах до тех пор, пока я не начал избавляться от накопившейся пыли. Я мог спокойно дотянуться до провисших потолков на обоих этажах, не вставая на цыпочки. Приглушенный свет в мою комнату проникал сквозь овальное оконце. Мебель была из тяжелого, старого дерева, приобретенная, видимо, еще во времена детства Луго, а сейчас превратившаяся в антиквариат.

В стенном шкафу своей спальни я обнаружил целые залежи кускового сахара, аккуратно упакованного в кожаные чемоданы. По всей видимости, во время второй мировой войны он был в большом дефиците. Был ли сахар приготовлен хозяином на случай поспешного отъезда? «Наверное, у еврея всегда должен быть наготове хотя бы один чемодан», — решил я.

В изъеденном червями гардеробе, под ворохом хлопкового белья, я наткнулся на прогоркший турецкий шоколад. Было приятно осознать, что мы с Луго сошлись в любви к сладкому.

В качестве сожителей мне досталось полчище мышей. Но, к великому моему удивлению и облегчению, не было ни муравьев, ни клопов.

В июле Авраам Виталь решил, что пора бы модернизировать дом, приведя его к западным стандартам XX века. Перестройка началась с погреба, дабы не причинять мне лишнего беспокойства. 18 июля рабочие наткнулись на тайник чуть больше полуметра в глубину и почти полтора по площади. Он был схоронен под слоем досок и цемента. В тайнике лежал тик, небольшой сундучок, в котором сефарды хранили Тору — первые пять книг Ветхого Завета, отделанный павлинами, с потрясающим изяществом выгравированными на серебре и расписанными эмалью. Внутри, однако, обнаружилась вовсе не Тора, а девять рукописных, переплетенных в кожу книг.

Рукопись была сделана квадратным ивритским письмом, типичным для Иберии, на языке, являющемся смесью иврита и португальского, точнее, на старо-португальском, записанном знаками иврита. Однако часть работ, датированных более ранним периодом времени, была написана на чистом иврите. Все рукописи были выполнены аирным стеблем, характерным для Иберии, на великолепно сохранившейся бумаге.

На шести из девяти рукописей имелась дополнительная обложка из вощеного пергамента, на которой ярко выделялись буквы названия, украшенные птичьими головами. Доминировали удоды, совы, дрозды, щеглы и павлины. Были и колибри — птицы, встречающиеся только в Новом Свете. Фоном служил сложный, похожий на тонкое кружево орнамент и арабески. Весь титул был щедро покрыт позолотой и сиял кармином и ляпис-лазурью.

Я обнаружил, что все рукописи венчала тщательно выведенная подпись в виде египетского ибиса некого Берекии Зарко.

Судя по датам, следующим сразу за подписью, и по событиям, упоминающимся в рукописях, писались они в течение двадцати трех лет, с 5267 по 5290 годы по еврейскому календарю, а по европейскому летоисчислению с 1507 по 1530 годы.

Вечером 18 июля 1990 года я приступил к чтению рукописей. Оказалось, что это шесть трактатов, касающихся различных аспектов Каббалы, мистического учения, распространившегося в среде еврейской диаспоры в Провансе эпохи раннего Средневековья и в последующие века передававшегося из поколения в поколение и в виде записей, и в устной форме. Известнейшие тексты Каббалы — Бахир и Зохар.

Остальные три рукописи Берекии — те, что без титульных листов, — оказались мирского характера. Они скреплялись между собой кожаными ремешками, причем первая из книг датировалась 1507 годом, а последняя — 1530. С первого же беглого просмотра стало ясно, что описываемые там события связаны с погромами в Лиссабоне в апреле 1506 года. Порядка двух тысяч новых христиан — евреев, насильно крещенных в 1497 году — погибло в том бунте, многих сожгли на Россио, площади, что до сих пор является центром португальской столицы.