Без лица - Мартина Коул

Она услышала, как поднялась железная решетка, но никак не отреагировала и даже не открыла глаза. Вероятно, это Уолкер, младший служащий, неплохой малый. Но у нее не было настроения разговаривать.

Она глубоко вдохнула и почувствовала, как грудь наполнилась затхлым, тяжелым тюремным воздухом. В заключении она провела двенадцать лет. Сегодня все закончилось. Наконец она обрела свободу, но не спешила идти домой. У нее просто не было дома. Не было ни друзей, ни семьи, ничего, что другими женщинами воспринимается как должное. Ее дети теперь навсегда потеряны для нее. Ее мать прокляла ее. Те несколько друзей, которые у нее были, с годами прервали свои отношения с ней. Это вполне объяснимо. Она совершила двойное убийство, убила двух своих подруг. Ни больше ни меньше.

Она слегка улыбнулась, и улыбка полностью изменила ее лицо. Морщины разгладились. У нее были высокие скулы, и это придавало ее лицу своеобразную красоту, а полные красивые губы добавляли ему загадочности, делая женщину еще более интересной. Голубые глаза были сейчас не такими холодными, как у той женщины, которая двенадцать лет назад впервые вошла в эту камеру.

Отправляясь сюда, она поцеловала своих детей и попрощалась с ними. На самом же деле она просто попрощалась со своей собственной жизнью. Но она прекрасно знала, что сама виновата во всем. Судья назвал ее бездушным человеком, приносящим своим близким одни неприятности. И он был абсолютно прав. С юности она пристрастилась к наркотикам и алкоголю. Она жила как в тумане. Сначала промышляла мелкими кражами, затем стала заниматься проституцией, ничего не замечая вокруг себя. Ее мать была права, когда повторяла: «Нельзя надеяться на то, чего просто не существует на свете».

Дверь заскрипела, и женщина нахмурилась, понимая, что ей уже следует быть одетой и готовой к выходу. Но она провела в заключении слишком длительный срок и не знала, сможет ли жить в мире, который находится за пределами ее камеры. Этот мир никогда не был добр к ней. Камера стала для нее убежищем. В ней она чувствовала себя спокойно и даже как-то по-домашнему уютно, но говорила себе много раз, что когда-нибудь выйдет отсюда, будет свободной и сможет начать жизнь заново.

Первое, что она собиралась сделать, выйдя на свободу, — это повидать своих детей, о которых двенадцать лет ничего не знала. В глубине души она молилась, чтобы они не прокляли ее за то, что она совершила. Когда она родила Тиффани, ей было всего пятнадцать лет. Через два года появился Джейсон. Это были два совершенно разных ребенка, у которых были разные отцы. Один темнокожий, другой белый. Ее сестра часто шутила, что ей следует посещать собрания в комитете по расовым взаимоотношениям. Но ей самой было не до шуток.

Ей был двадцать один год, когда она до смерти избила двух своих подруг-проституток, с которыми незаконно поселилась в доме в Кенсингтоне. Самое странное, что они действительно были ее подругами. Эта мысль не давала ей покоя. Она не могла вспомнить, что послужило тому причиной. Единственное, что приходило на память, — это наркотики, пьянки и мужчины — один за другим. Сколько же времени она вела такую жизнь? После двенадцати лет, проведенных в заключении, она чувствовала себя более или менее очищенной от всей той грязи, которая когда-то окружала ее, и могла смотреть на мир другими глазами, глазами обычного человека. Исчезла необходимость отключаться от этого мира, ничего не помня в момент пробуждения и только чувствуя знакомый кисловатый привкус во рту.

Но последние двенадцать лет прошли в заключении. Жизнь ее была искусственно упорядочена и не связана с внешним миром. Ей не присылали счетов на оплату, кормили, поили, обували, одевали… За все эти двенадцать лет ей даже ни разу не понадобилось щелкнуть выключателем: свет зажигался и гас сам. Она ложилась в кровать четко по расписанию. И так как у нее не было возможности смотреть телевизор, она находила утешение в чтении книг.

…Она повернулась к двери, услышав, как к ней приблизился охранник.

— Ну давай же, девочка, вставай и выметайся отсюда! Ты не забыла, какой сегодня день?

Она уже упаковала свои вещи. По правде сказать, она сделала это неделю назад. Все, что ей принадлежало, уместилось в обычный полиэтиленовый пакет. За двенадцать лет, проведенных в заключении, у нее не было ни одного посетителя и она не получила ни одного письма.

Она вымыла лицо холодной водой, затем быстро оделась. Присела на кровать, не выпуская из рук свой маленький пакет, и стала ждать завтрак, который она все равно не смогла бы есть, хотя черный кофе пришелся бы весьма кстати.

Она с нетерпением ждала того момента, когда наконец выйдет за пределы тюрьмы, когда начнется новая жизнь, когда снова сможет влиться в окружающий мир. Однако она трепетала при одной только мысли, что скоро окажется на свободе и ей придется разговаривать и общаться с обычными людьми. С людьми, которые о ней ничего не знают, или, что еще хуже, с людьми, которым известно ее прошлое. Она закрыла лицо руками. Рядом с ней на кровати лежала Библия. Она прижала ее к груди и снова прошептала, как заклинание: «Господи, прости меня. Господи, прости меня. Господи, прости меня». В эту же секунду перед ее мысленным взором возникла та ужасная сцена: Каролина и Бетани, изуродованные и окровавленные, лежали на полу. Каролина была ее подругой. Бетани была ее лучшей подругой. Она превратила их в кровавое месиво с помощью бейсбольной биты и гаечного ключа. Но зачем? Почему? Это был тот самый вопрос, который она задавала себе тысячу раз на дню.