Смерть в белом галстуке. Рука в перчатке - Найо Марш

– Родерик, – сказала леди Аллейн, взглянув на сына поверх очков. – Я выезжаю.

– Выезжаешь? – недоуменно переспросил старший инспектор Скотленд-Ярда. – Куда ты выезжаешь, мама? Откуда?

– Выезжаю в общество. Выезжаю в свет. Выезжаю на открытие сезона. Выезжаю. Боже мой, – смущенно прибавила она, – каким нелепым становится слово, если произнести его несколько раз подряд. Словом, выхожу из затворничества.

Аллейн опустил на обеденный стол какой-то официальный документ, который держал в руках, и воззрился на мать.

– Что такое ты говоришь?

– Не валяй дурака, милый. Я собралась на лондонский сезон [1].

– Ты потеряла рассудок?

– Можно и так сказать. Я пообещала Джорджу и Грейс вывезти Сару в свет в этом сезоне. Вот письмо от Джорджа, а вот еще одно – от Грейс. Резиденция губернатора провинции, город Сува. Они находят мое предложение очаровательным.

– Видит Бог, мама, ты, наверное, сошла с ума. Понимаешь, что все это означает?

– Полагаю, да. Это означает, что я должна снять квартиру в Лондоне. Это означает, что я должна навестить разных людей, которые могут оказаться либо умершими, либо разведенными, либо заново вступившими в брак. Это означает, что я должна давать маленькие званые завтраки и коктейль-пати и сама посещать таковые. Это означает, что я должна сидеть в бальных залах, хваля чужих внучек и сберегать молодых людей для своей собственной. Я должна буду бодрствовать до четырех утра пять дней в неделю и боюсь, милый, что мои черные кружева и серебряный атлас стали мне уже несколько маловаты. Так что, помимо одежды для Сары, мне придется купить и кое-что для себя. И я хотела бы знать, что ты, Родерик, обо всем этом думаешь.

– Думаю, что все это полный абсурд. Почему, черт возьми, Джордж и Грейс сами не могут вывезти Сару в свет?

– Потому что они на Фиджи, дорогой.

– Хорошо, почему она не может подождать с выездом до их возвращения?

– Джордж получил назначение на четыре года. Через четыре года твоей племяннице будет двадцать два. Поздновато для светской дебютантки.

– Почему Саре надо непременно дебютировать в свете? Почему она не может просто там появиться?

– Этого я не сумею тебе объяснить, дорогой, но Джордж и Грейс безусловно смогли бы. Я, должна признаться, скорее, это чувствую. Для девушки первый сезон – такое огромное событие. Оно бывает лишь раз в жизни и на всю жизнь запоминается. А сейчас, когда мы вернулись к институту матрон, сопровождающих молодых девушек в свете, и к прочим давним обычаям, в этом действительно есть что-то от былого очарования.

– Значит, с дебютантками теперь опять три месяца носятся, как с тепличными растениями, чтобы потом они уже до конца жизни примирились с судьбой зимостойких многолетников?

– Если так тебе больше нравится. Система не лишена достоинств, мой дорогой.

– Возможно, она совершенно восхитительна, но не будет ли это слишком изнурительно для тебя? А где, кстати, Сара?

– Она всегда немного опаздывает к завтраку. Как чудесно спят эти дети, не правда ли? Но мы ведь говорили о лондонском сезоне. Думаю, Рори, он доставит мне большое удовольствие. Право, это вовсе не будет такой уж тяжкой работой. Сегодня утром я получила письмо от Эвелин Каррадос. Ну, помнишь, раньше она звалась Эвелин О’Брайен. То есть сначала, конечно, ее звали Эвелин Кертис, но это было так давно, что никого уже не трогает. Не то чтобы она так уж стара, бедняжка. Ей, вероятно, нет еще и сорока. Совсем ребенок в сущности. Ее мать была моей большой подругой. Мы вместе дебютировали в свете. А теперь вот Эвелин вывозит свою собственную девочку и предлагает мне помочь с Сарой. Что может быть удачнее?

– Ничего, – сухо ответил Аллейн. – Я помню Эвелин О’Брайен.

– Еще бы тебе не помнить! Я изо всех сил старалась убедить тебя в нее влюбиться.

– И я влюбился?

– Нет. Никогда не могла понять почему – ведь она была по-настоящему красива и очаровательна. Теперь припоминаю, что ты все равно почти не имел шансов – ведь она сама была безумно влюблена в Пэдди О’Брайена, который неожиданно вернулся из Австралии.

– Я помню. Эдакий романтический парень, верно?

– Да. Они поженились после непродолжительной помолвки. Спустя пять месяцев он погиб в автомобильной аварии. Ну не ужасно ли?

– Ужасно.

– А потом, месяцев через шесть или около того, на свет появилась эта девочка, Бриджет. Эвелин назвала ее Бриджет, потому что Пэдди был ирландцем. А потом Эвелин, бедняжка, вышла за Герберта Каррадоса. Никто не понимал зачем.

– Да уж. Редкий зануда. Кажется, он гораздо старше Эвелин.

– На тысячу лет, и такой весь из себя величественный! Просто не верится, что это он всерьез. Вижу, ты его знаешь.

– Припоминаю смутно. Он какая-то крупная шишка в Сити.

Аллейн прикурил для матери сигарету, закурил сам, прошел к застекленной двери в сад и посмотрел на лужайку.

– Твой сад тоже готов к сезону, – заметил он. – Как жаль, что мне нужно возвращаться в Ярд!

– Прямо сейчас, дорогой? Сию минуту?

– Боюсь, что так. Вот это самое дело. – Он помахал зажатыми в руке бумагами. – Вчера поздно вечером позвонил Фокс. Возникли новые обстоятельства.

– А что это за дело?

– О шантаже, но тебе не положено задавать вопросы.

– Рори, как интересно! А кого шантажируют? Кого-нибудь ужасно важного, надеюсь?

– Помнишь лорда Роберта Госпелла?

– Ты имеешь в виду Банчи Госпелла? Не может быть, чтобы его шантажировали. Более невинного создания…

– Нет, мама, не его. И он также не шантажист.

– Он такой славный маленький человечек, – убежденно промолвила леди Аллейн. – Милейший коротышка на свете.

– Сейчас не такой уж маленький. Он очень упитанный и носит широкий плащ-накидку и сомбреро, как Г.К.Ч. [2].