Центровая - Владимир Колычев

Старая фабричная труба указующим перстом вонзалась в небо, прокалывала и вспарывала утробы низко плывущих облаков, из которых на землю сыпался холодный мелкий дождь. Высокий бетонный забор с колючей проволокой поверху отделял старый пятиэтажный дом от швейной фабрики. Со двора хорошо было видно темно-красное здание цеха с шиферной крышей. Фабрика – промышленная зона, дом – жилая. Все точно так же, как в колонии общего режима, откуда я сейчас и возвращался.

За последние три года много изменилось – мои родители развелись и разъехались. Мама осталась в Ярославле, а отец перебрался в Панфиловск, маленький городок, расположенный неподалеку от Москвы.

В Ярославле я уже был. У мамы новая семья. Ее теперешний муж меня терпеть не мог, хотя первое время и пытался это скрывать. Понять Евгения Севастьяновича можно: я уголовник, а у него дочь, так сказать, на выданье. Катя, мягко говоря, красотой не блистала, замуж ее никто не брал, но лучше пусть она в девках пропадет, чем достанется мне. Такая вот логика у мужика. А у меня свои понятия о жизни – на дураков не обижаются, их игнорируют или даже презирают.

Евгения Севастьяновича я послал в известное место. Куда сложней дела обстояли с институтом, откуда меня отчислили три с половиной года назад. Пока не снимут судимость, о восстановлении не могло быть и речи. Уголовное прошлое ставило крест на моей судьбе, и мне ясно дали это понять.

Я любил свой родной город, но вынужден был оттуда уехать. Евгений Севастьянович раздражал меня сам по себе, к тому же он спал с моей мамой. Я никогда с этим не смирюсь, значит, когда-нибудь сорвусь!.. Мужик он здоровый, кряжистый, но шансов против меня у него нет. Если я взбешусь, то припомню ему все. А возвращаться за колючку желания не было, поэтому я и подался к отцу, сюда, в Панфиловск. Да и бабушку хотелось увидеть.

Расчет у меня простой: понравится – останусь, нет – буду что-то думать. Мне уже двадцать два года, я совершенно взрослый человек и физической работы не боюсь. В зоне я освоил профессию каменщика и маляра. Сначала мы цех в промзоне строили, потом – дачу начальнику колонии и дом для его высочайшего приятеля. Наймусь куда-нибудь на шабашку и буду калымить.

Из дома, проклиная судьбу и погоду, вышла дородная женщина в сером плаще, раскрыла зонт, вжала голову в плечи и засеменила в сторону фабрики. Рабочий день давно уже начался, но, может, ее ждет вторая смена.

Мне на работу не нужно, и дождь меня ничуть не пугает. Зонта у меня нет, голова мокрая, туфли протекают, носки хоть выжимай, но ведь это не смертельно. Страшно было, когда меня отправили в следственный изолятор. Общая камера там показалась мне адом. Вот когда я готов был проклясть и себя, и свою судьбу. Но ничего, выжил и вышел на волю. Сейчас для меня даже сквозь темное ненастное небо светило солнце свободы.

Женщина прошмыгнула мимо, даже не глянув на меня. Это была бабушкина соседка, которая меня не узнала. Оно и не удивительно. Мне было тринадцать-четырнадцать лет, когда я в последний раз гостил у бабушки Вари. Я вырос, возмужал и, возможно, даже заматерел. В тюрьме люди меняются, причем далеко не в лучшую сторону.

Я открыл дверь в подъезд, и тут мне навстречу из подвала вывалился рыжеволосый бугай, от которого неприятно пахнуло потом и мочой. Впрочем, кого-кого, а меня такие вот ароматы и бешеные глаза в ступор давно уже не вгоняют.

Дверь из подвала открывалась в небольшой тамбур, в который входил и я. Кто-то из нас должен был подвинуться. Я собирался уступить дорогу этому бугаю, пышущему здоровьем и наглостью, но тот пер на меня слишком уж быстро. Я просто не успел посторониться. Он толкнул меня могучим плечом. Пытаясь смягчить удар, я повернулся к стене, при этом слегка коснулся ее спиной и локтем. Побелка наверняка пристала к мокрой одежде.

Наученный горьким опытом, я промолчал. Бугай промчался мимо, прямо как паровоз по накатанным рельсам. Все бы ничего, но вслед за ним из подвала вышла юная шатенка с короткой стрижкой. Старая болоньевая куртка, юбка из вареной джинсы, черные запыленные колготки, разбитые сапоги на толстом каблуке. Одежда тяжелая, с чужого плеча, но, как это ни странно, девушка в ней выглядела изящно. Во всяком случае, мне так показалось.

Черты лица у нее интересные, вроде бы резковатые, грубые, но при этом красивые. Будь они хоть на йоту погрубей, девушка показалась бы мне страшненькой, и я даже не задержал бы на ней взгляд. Но она мне очень понравилась.

Я не хотел пасть в ее глазах и бросил в вдогонку бугаю:

– Козел!

Мой голос прозвучал негромко, и все-таки он меня услышал.

– Что ты сказал?! – Рыжий здоровяк ошалел от возмущения и резко развернулся ко мне.

Мне не хотелось доводить дело до конфликта, но теперь выбор у меня был невелик: принять бой или позорно ретироваться.

Я отступил назад, но только для того чтобы лишить бугая маневра. Я шагнул в глубь подъезда, в узкое пространство между батареей парового отопления и стеной, за которой находился спуск в подвал. Рыжий широк в плечах, и ему здесь будет тесно. Зато я знал, как вести бой в такой ситуации, и умел это делать.

Но тут из подвала вышел какой-то парень. Он встал на пути у рыжего, остановил его, схватил за грудки и вытолкнул из подъезда.

– Ты кого послал, морда? – услышал я возмущенный рев.

Парень был чуть пониже бугая, не такой широкий в плечах, но это его ничуть не смущало. Он ударил рыжего головой в лицо, затем – локтем в живот, после чего согнул его пополам и врезал коленкой в нос. Работа быстрая, точная и сокрушительная.

В чужие разборки лезть не принято. Я должен был отвалить в сторону, но ведь это у меня отбили жертву, а не наоборот. Я не хотел связываться с рыжим, но на бой все-таки настроился, а тут вдруг какой-то лев перехватил у меня барана. Как тут не возмутиться?..

Я стоял в тамбуре и через распахнутую дверь смотрел, как светловолосый скуластый парень втаптывал в грязь моего обидчика. Я настолько увлекся зрелищем, что даже забыл о заманчивой шатенке.

Зато она не упустила меня из виду и звонко крикнула:

– Ну и чего уставился?

Блондин остановился, обернулся на голос, увидел меня. Рыжий лежал на боку, закрывая лицо руками, а живот – коленями. Он был растоптан и морально, и физически.

– Ты кто такой? – обращаясь ко мне, свирепо спросил блондин.

Молодой, вряд ли больше двадцати. Жилистый и мощный, огнеупорный и взрывоопасный. Шелковистые волосы, пронзительные голубые глаза, правильные черты лица, чистая кожа, ладная фигура. Таких красавчиков на зоне называют сладкими пряниками. Там, как правило, находятся озабоченные, но этот вряд ли дался бы на зубок – не тот у него склад характера. Взгляд жесткий, хищный, на лице злость и непреодолимая уверенность в своих силах.

Я устал, промок, замерз. Мне нужно было домой – отогреться, выпить и лечь спать. На подвиги меня совершенно не тянуло, но и назад уже не повернуть. Не в свое дело я влез, и раз уж с меня собираются за это спросить, то придется ответить. А за кулаком я в карман не лезу.