Фанера над Парижем - Людмила Милевская

Люди были так малы: мультяшные куклы, сбившиеся в толпу, —не отличить мужчин от женщин. Они сгрудились далеко внизу, в каком-то чужом,другом мире. Пугались и суетились, наверняка кричали, но звуки голосов тонули вгомоне птиц, нахально круживших над моей головой.

Карниз не внушал доверия, был хлипок и стар: под ногамидробился разрушенный ветрами и дождями кирпич, сыпалась сожранная плесеньюштукатурка. Побелевшими пальцами я цеплялась за жизнь — внизу смерть,поджидающая на грязной корке тротуара, пошлого и банального, как суетноеамбициозное городское существование…

Какой черт меня сюда занес? Да еще в этом платье от Втюхини.Последняя коллекция! Фиг от первой отличишь. Страшно подумать, какие деньгивместе со мной пропадут…

А ведь пропадут — карниз рушится на глазах. Даже если неразрушится, долго мне так не выстоять; ноги онемели, рук не чувствую. Априческа!

За что, спрашивается, двести долларов отвалила? Нет,пройдоха стилист уверен, что эти доллары он заработал — ха! — каторжным трудом,но почему я чувствую себя ограбленной? Он, мерзавец, еще интересовался, отчегоя не в настроении, по какой причине у меня на языке одни лишь только гадости.Будто там может быть что-то другое, когда платишь двести долларов за зауряднуюстрижку. Тем более что и волос немного. После стрижки, правда, их сталозначительно больше, во всяком случае, внешне. Стрижка действительно неплоха.Даже Маруся похвалила. Хотя, если Маруся что похвалит…

Да нет, и Роза похвалила, а она патологически честна.Конечно же, стрижка чудо, здесь я больше верю взглядам мужчин, но стилист кэтим взглядам не имеет никакого отношения. Попробовал бы он так поработать надМарусей. Нет, стрижка чудо!

И теперь это чудо должно погибнуть. Вместе со мной. Я —ладно, бездарно прожитая жизнь, ссора с соседями и затянувшийся ремонт вквартире весьма располагают к смерти, но жаль прическу…

Ужас! О чем я думаю?

О том же, о чем всегда.

Но на такой верхотуре и в таком положении принято думать одругом. Думала бы лучше, как угораздило меня оказаться на этом карнизе, боже,как болит рука: пальцы просто свело. Впрочем, и об этом думать глупо. Сейчаснадо сообразить, как с этого карниза не слететь раньше времени, потому чтосамой выбраться отсюда невозможно.

Господи, как же я боюсь высоты! Надеюсь, толпа внизу непросто так стоит, глазеет, надеюсь, она уже сообразила вызвать хотького-нибудь, на худой конец пожарных. «Скорая помощь» тоже не помешала бы.Сердце просто в пятки ушло. Но как?! Как я оказалась здесь, на этом окаянномкарнизе?!

Вспоминай, вспоминай, что перед этим было. Утром япроснулась, выпила кофе, принарядилась…

Так, выпила кофе, принарядилась, но зачем?

Зачем принарядилась? Куда меня, дуру, с утра понесло?

Господи, да куда угодно, лишь бы не смотреть на этотзатянувшийся ремонт! Дальше-то что? Поругалась с соседями. Отправилась к этому,как его, к стилисту своему, визажисту, имиджмейкеру, черти его раздери! Короче,к Кольке Косому, сыну Маруськиной соседки, этой чокнутой костлявой Тайки изпятой квартиры со второго этажа… Да, точно к сыну ее отправилась, гадостей емунаговорила, всю правду сказала, голубым обозвала и…

Что "и"? Не за этим же я к нему приходила, кстилисту, визажисту-имиджмейкеру нашему, московскому цирюльнику. Точно, не заэтим, это все уже по ходу дела произошло, а зашла-то я к нему с одной лишьцелью: чтобы он стрижку мне под новое платье соорудил. Он и соорудил. И…

И больше ничего не помню. Как я на карнизе-то этомоказалась? Словно так и стояла на нем всю жизнь. Бац, и вот я здесь. Словно тути родилась, словно и не было у меня, кроме карниза, никакой биографии…

А дом-то высокий какой! Боже! Сколько же в нем этажей?Впрочем, какая разница: лететь с двадцатого так же неприятно, как и с десятого…

Но у Кольки Косого я была, выходит, не одна, раз и Розастрижку похвалила, и Маруся. Не век же я на этом карнизе стою. При всей моейжажде к жизни на этом карнизе больше часа не выстоять. Стрижку я сделала утроми пошла. Куда? Сейчас явно не вечер, но и не полдень. Где-то же я все это времяболталась. Который же час? Жаль, нет часов. Солнце не так уж и низко стоит.Боже, как оно близко! А земля далеко! Сколько же мне лететь придется?

Нет, нельзя об этом думать. Это расслабляет члены. Думатьнадо о приятном. Я просто молодчина, что собралась-таки с духом и высказала,наконец, соседям, какого о них мнения. Жаль, Старая Дева гуляла со своей сукойЖулькой. Я бы и ее зацепила. Всех бы их зацепила. Эх, какая досада. А теперь,не дай бог, с карниза сорвусь, а Старая Дева не выруганная будет дальше жить…

Нет, об этом тоже думать нельзя. Это тоже неприятно. И ни вкоем случае нельзя смотреть вниз. Да, не смотреть вниз и думать только оприятном…

Ха! О приятном! Как тут думать о приятном, когда до землигораздо дальше, чем до неба? Небо-то вот оно, как мне это ни противно, дапростит меня господь.

Но как же меня угораздило попасть на этот карниз? И почему ядо сих пор с него не упала?

Типун мне на язык!

Хотя, какая уже разница.

Нет, так не годится, надо что-то делать. А что я могу?Кое-что, конечно, могу, типа свалиться вниз… Но это меня не устраивает.

Однако, как-то же я забралась на этот карниз? До ближайшегоокна метра три, не меньше. Боже! Какой-то кошмар!

Может, это сон? Сейчас прыгну вниз и… полечу, а приземлюсь всобственной кровати. Кстати, этот спальный комплект, который по баснословнойцене мне всучила Маруся, абсолютно прелестная вещь: не мнется, не пачкается —грязь от него так и отскакивает. Хотя, откуда в моей постели взяться грязи?Кроме мужа, там давно уже ничего не было…

А-ааа! А-ааа! Теперь на этот мой новый комплект Женькаположит чужую бабу. Молодую! В мою постель! Еще и женится на ней, дурак. Он жепривык к семейной жизни. Сама, глупая, его приучила, хоть это было и нелегко.

Я значит, вдребезги разобьюсь, а он женится на какой-нибудьидиотке, у которой в мозгах доллары вместо извилин. Выходит, это для нее я всюжизнь экономила! Не такая уж она и идиотка, раз завладеет тем, что я, умная,сэкономила. Боже, как я жадничала, отказывала себе буквально во всем! И теперьбогатая гибну. И все достанется ей! Знала бы, дала бы стилисту не двести, атриста долларов, как он и просил!

Господи! Пальцы уже не слушаются — разжимаются! Неужели ятакой страшной смертью помру и без всякой анестезии? И что там делает толпа?Почему меня не спасает? Я же не статуя — столько на карнизе стоять! Мнехолодно! Господи! Помоги!