Курс выживания - Оксана Обухова

Солнце встало в 5.27.

В 5.28 в деревне за рекой прокукарекал петух.

Поместье семейного клана Туполевых и не думало просыпаться.

Я – сна ни в одном глазу – лежала на постели Ульяны и смотрела на кроватку ее сына Тимофея Назаровича Туполева. Крепенький годовалый карапуз прижал щекой выпавшую «ночную» соску и сопел ровно и почти не слышно.

Ответственность за чужого ребенка сводила меня с ума. Сегодня ночью маму Тимофея увезла карета скорой помощи в инфекционное отделение с подозрением, в лучшем случае, на пищевое отравление. Жидкости извергались из всех возможных отверстий бедняжки Ульяны, и моя опытная в чужих болезнях свекровь Ирина Яковлевна Туполева настоятельно требовала от медработников в синих спецовках проверить мать единственного внука на все инфекции сразу: от дизентерии до холеры, от ботулизма до сальмонеллы.

Ужас!

Ирину Яковлевну срочно удалили от внука – каждые десять минут она рвалась проверить его лоб на предмет температуры, а дыхание на коклюш – и, напоив валерьянкой, уложили спать.

– С Тимофеем останусь я, – пресекая любые мыслимые комбинации, предложила я и легким шлепком под зад выпроводила из детской спальни обеспокоенного до икоты мужа.

Назар задержался на пороге, озабоченно поскреб пятерней небритый подбородок и спросил с обидным сомнением:

– А ты справишься?

– Идите, папаша, идите.

В моем тоне прозвучало нечто из интонаций опытной больничной сиделки, Туполев вздохнул протяжно и, поцеловав меня в щеку, закрыл за собой дверь.

Как оказалось примерно через час, свои возможности я сильно переоценила. Ребенок спал крепко, иногда возился и чмокал соской, я вздрагивала от каждого звука и с ужасом подскакивала на постели: «Неужели началось?!»

Я ждала приступов рвоты, поноса, резей в животе и прочих детских неприятностей с плачем, призывами «мама-мама» и всю ночь провела, попеременно таращась то в серое окно, то в потолок, то на кроватку с безмятежно дрыхнувшим Тимофеем Назаровичем.

Иногда мелькала мысль: «Боже, и неужели это – материнство?!» Ночи без сна, волнения до икоты, подгузники, градусники, болезни и сопли?! Как Ульяна выдерживает эти сверх-перегрузки и умудряется по утрам выглядеть свежей и отдохнувшей?!

Почему она упорно отказывается от няни?!

Я вскакивала с постели от каждого шороха, поправляла на Тимофее летнее одеяльце и, проверив легким прикосновением прохладный детский лоб, вновь падала на подушки.

Нет, волнения за чужого ребенка штука непереносимая. Оставалось только надеяться, что за своих будущих детей я буду переживать не так, мягко говоря, фантастически безумно.

В 8.32, как показало светящееся табло электронных часов, в спальню на цыпочках зашел Туполев. Я к тому времени успела провалиться в некое подобие небытия – минуты на три, не больше, – и очнулась, услышав, как возле детской кроватки тихо скрипнула половица. (Видимо, за несколько часов бдения успел выработаться условный рефлекс на звук из Тимофеева угла.)

Назар вынул из-под щеки сына соску, положил ее на тумбу и развернулся ко мне:

– Все в порядке, температуры нет. Ты как? Поспала?

– Угу, – хрипло гукнула я и кивнула. – В больницу звонили?

– Да. Ульяне лучше. Но надо ждать обхода.

– Это отравление? Или инфекция?

Туполев пожал плечами.

– Ты весь день в офисе будешь?

– Да. Если что – звони.

– Угу.

Мы обменялись поцелуями, и Савельевич выскользнул из комнаты, оставив в ней и на моей щеке запах терпкого одеколона.

В 10.15, когда кормленный суперполезной овсяной кашей Тимофей уже вовсю ползал по манежу среди своих игрушек, а я судорожно приводила в порядок невыспавшееся лицо, в детскую вплыла совершенно разоренная Ирина Яковлевна.

– Гули-гули, сюси-пуси, как спал мое солнышко?

Солнышко выспалось отлично и при виде бабушки пустило гроздью пузыри.

– Ай-ай-ай, какие мы красавчики! Софья, ты его кормила?

– Конечно, Ирина Яковлевна.

– Чем?

Когда я детально описывала завтрак и его приготовление, Ирина Яковлевна строго вслушивалась в каждый пункт и выражала одобрение кивком подбородка.

– Молодец, – скупо похвалила свекровь. – А у меня с утра голова раскалывается.

При этих словах я машинально втянула ноздрями воздух и с тихой печалью констатировала: от нашей бабушки пахло. То ли спиртным, то ли валерьянкой, то ли тем и другим в неравных объемах.

(Кому-то может показаться – и таки кажется! – что я живу в шикарном сумасшедшем доме. С запойной свекровью, бывшей любовницей мужа и их совместным ребенком, с кучей охраны по периметру забора и сигнализацией на окнах. Все эти прелести бытия мне обеспечил нежно любимый супруг, коего моя не менее нежно любимая подруга Дуся не без иронии называет «этот твой карликовый олигарх».

И в принципе, крупица правды во всех этих эпитетах относительно дома и мужа есть. Но только крупица. Ирина Яковлевна несчастная женщина. Первый раз от горя и страха она спряталась в запое, когда убили ее мужа и открыли сезон охоты на сына Назара. Ирина Яковлевна не справилась с бедой и решила проблему просто. Она устранилась. С бутылкой водки в запертой квартире.

Потом она на месяцы возвращалась к нормальной жизни, но любая неприятность вновь бросала ее к проверенному средству – ключ в замочную скважину и разнокалиберное общество сорокаградусных напитков.

Назар пытался бороться. Увозил маму в российские и заграничные нарколечебницы. Умолял. Грозил. Пытался подкупить.

Но все бесполезно. Выйдя из предпоследнего недельного запоя, мать сказала твердо:

– В дурку больше не поеду.

Туполев пытался настаивать, но в результате мама элементарно сбежала за границу на острова с мягким климатом, где едва не утонула насовсем в чане выпитого виски.

Сейчас вместе с Ириной Яковлевной проживает троюродная сестра Раиса Игнатьевна – весь дом зовет ее попросту Раечка – и вроде как присматривает. Вертляво-услужливая, востроглазая и востроносая шестидесятилетняя Раечка – вечно в длинных самовязаных кофтах застойных расцветок – каким-то образом учуяла из дремучего захолустья богатую троюродную родню, оставила сыну с семьей и второй невестке с внуком «благоустроенную» хрущобу в неравных долях и примчалась опекать.

Я дуэту «Ирочка и Раечка» верю не слишком и проявляю бдительность.

Отставная любовница Туполева бдительности не проявляет. У нее других забот навалом. Ульяна отказывается от нянь и гувернанток и стойко воспитывает сына самостоятельно.