Сиреневый ветер Парижа - Валерия Вербинина

Нет лучше отдыха, чем бессознательное состояние.

Морис Леблан. Графиня Калиостро, IV

Что это, что это, что это? Скажи, скажи, скажи. Голоса, звуки, музыка — все сливается в бессвязный гомон, плывет, волнами невнятицы перекатывается через меня. Да, это тело, которое я едва ощущаю, — мое; внезапно я начинаю задыхаться, сердце частит так, будто хочет вырваться из груди, я хватаю ртом воздух, и дикий, нечеловеческий ужас захлестывает меня. Я умираю… Нет, не умираю: сердце бьется уже не так исступленно, спазм в горле прошел, и я больше не хриплю надсадно, судорожно заглатывая живительный кислород. Перед лицом маячит пестрое месиво: пятно темное, пятно светлое, пятно красное. Глаза… Не знаю как, но я чувствую, что на меня смотрят. Что-то исподволь проясняется в окружающем мире, и красное пятно превращается в футболку с неразборчивой надписью. Я смотрю на эту надпись и понимаю, что не понимаю ничего.

Первый голос в вышине — ярость, страх, раздражение — произносит:

–Ну конечно, она мертва, черт побери!

«Она» — это, вне всяких сомнений, я, хотя в это мгновение я уже знаю (почти наверняка), что говорящий ошибается насчет моего состояния. В сущности, я на него не в обиде. Я слышу, следовательно, существую, и никто на свете не убедит меня в обратном. Музыка врывается в мои уши. Я перевожу взгляд и замечаю, что красная футболка несет на плече длинный, как удав, магнитофон. Он ревет, изрыгая судорожный речитатив под музыку — рэп. Никогда не любила рэп, но, согласитесь, это все-таки лучше, чем похоронный марш Шопена. Значит, я и впрямь жива, но есть вопрос, который в данный момент больше всего интересует меня: насколько?

–Надо же было так подставиться! — насмешливо рокочет второй голос. — Спереть тачку со свеженьким трупом! Ничего умнее вы не могли придумать, а?

Я открываю рот и хриплю, энергично протестуя против того, чтобы меня записывали в покойники.

–Дидье! Да она живая! — вопит тот, кого я для себя определила как светлое пятно. Теперь оно стало немного четче. Это парень лет восемнадцати, чем-то неуловимо смахивающий на ягненка. У него золотистые волосы и такой же пушок над верхней губой. Честно говоря, приятно увидеть такое лицо, возвращаясь с того света.

–Ты что, сдурел? — огрызается первый на замечание того, кого я окрестила «ягненком».

–Она шевелится! — упорствует он, оборачивается к «футболке» и орет, перекрывая рев музыки: — Эй, Тиаго! Вырубай свою шарманку!

Тиаго бросает ему какие-то слова, которых я не разбираю. Только тут я замечаю, что весь разговор идет по-французски.

Конечно! Ведь я в Париже, как я могла об этом забыть? Сегодня пятница, я прилетела сюда вместе с Денисом, и это мое первое путешествие во Францию, потому что раньше я бывала только в Греции и Испании. Нет слов, Греция — очень приятная страна, и Испания не хуже, но я всегда мечтала именно о Франции, и наконец-то все срослось как надо, и Денис смог выкроить время, и у нас были действующие визы еще с прошлой поездки. Париж оказался именно таким, каким я хотела его видеть, — волшебным, солнечным, искрящимся, по Сене плыли кораблики, набитые туристами, на бульварах цвели каштаны, и мне казалось, что вокруг меня оживают легенды, которыми в моем воображении оброс этот чудесный, почти что сказочный город. Мы оставили наши вещи в гостинице, а потом…

Потом в моей памяти зиял провал, и, как ни старалась, я не могла соединить концы с концами и связать прилет, каштаны, зеленые воды Сены с нависшими над ними мостами, свое утреннее упоение, знакомое всякому, чья давняя мечта сбывается, и мое нынешнее жалкое состояние.

Что происходит?

Где Денис?

И как, черт возьми, мне теперь выпутываться из всего этого?

Лежать было ужасно неудобно. Собственно говоря, я только сейчас заметила, что лежу на боку, скрючившись в неестественной позе. Я шевельнулась, и боль шевельнулась вместе со мной. Она молнией вспыхнула в теле — и угасла, но я не смогла удержать стона.

–Похоже, она живая, — бормочет неуверенный голос надо мной.

Я с усилием приподнимаю голову. Этого я еще не видела. Щуплый подросток с бледным настороженным лицом смотрит на меня как на привидение. Музыки больше нет, музыка умерла. Я даже не заметила, как она умолкла.

–Что делать-то будем? — раздраженно спрашивает первый.

Тиаго — тот, что в красной футболке, — насмешливо фыркает и сплевывает себе под ноги. Четверо остальных застыли в растерянности. Их контуры расплываются, поэтому, чтобы успокоиться и собраться с мыслями, я закрываю глаза.

Этот запах… Запах кожи и бензина с привкусом пыли. Черт возьми, где же я? Во что я вообще вляпалась?

Я открываю глаза, осторожно пробую пошевелиться — и стукаюсь головой обо что-то металлическое.

–Надо бы с ней поговорить, — произносит второй голос.

Я скашиваю глаза на его обладателя. Насмешник, пару минут назад обозвавший меня «свеженьким трупом», похоже, самый старший в этой компании.

–Вот ты и говори, — бурчит первый.

Насмешник откашливается.

–Мадемуазель! — торжественно начинает он. — Не угодно ли вам…

Тиаго прыскает. Он снова врубает свой магнитофон, но тихо. Удав урчит, вполголоса изрыгая рэп.

И тут я внезапно слышу чей-то чужой, далекий, надтреснутый голос, с усилием выговаривающий французские слова:

–Где я?

Они изумленно переглядываются. Господи, неужели это произнесла я? По их лицам я вижу, что да.

–По-моему, она не в себе, — замечает первый с некоторой опаской и, подкрепляя свои слова жестом, выразительно стучит пальцем по виску.

Ягненок пожимает плечами.

–Если бы тебя оглушили и засунули в багажник…

Запах бензина. Металл. Теснота. Вот, черт возьми, что это значит! Я не могу сдержать дрожи. Крышка багажника нависает надо мной точь-в-точь как крышка гроба.

–Надо ее вытащить оттуда, — решительно говорит Ягненок.

Он протягивает мне руку, его примеру с секундным опозданием следует Насмешник, который давится фыркающим хохотком. С их помощью я кое-как поднимаюсь и, собрав свои члены (как написал бы член Союза писателей), вылезаю на свет божий. Но ноги у меня подкашиваются, и, когда я чувствую, что стою на твердой земле, силы покидают меня. Я шатаюсь и хватаюсь за плечи Ягненка. Со стороны, наверное, это выглядит смешно. Тиаго прыскает.