Тишина в Хановер-клоуз - Энн Перри

— Полицейский участок, сэр! — громко объявил кэбмен, не дожидаясь, пока остановится лошадь. В его хриплом голосе звучало презрение. Он не любил подобные места, и тот факт, что участок находился в красивом, аристократическом квартале Мейфэр, нисколько не менял дела.

Томас Питт выбрался из кэба, поднялся по каменным ступеням и вошел в дверь.

— Да, сэр? — без особого интереса спросил сидевший за столом сержант.

— Я инспектор Питт с Боу-стрит [1], — кратко представился Томас. — Мне нужно видеть старшего дежурного офицера.

Сержант тяжело вздохнул, критически рассматривая Питта. Инспектор никак не соответствовал представлениям сержанта о начальстве — он был какой-то несерьезный. На самом деле вошедший выглядел просто неряшливо: одежда разномастная, карманы набиты всяким хламом… Парень совсем за собой не следит. Такое впечатление, что его волос никогда не касались ножницы цирюльника — разве что садовые ножницы. Тем не менее сержант слышал о Питте и поэтому разговаривал уважительно.

— Конечно, сэр. Инспектор Моубрей. Я доложу ему о вашем приходе. Могу я узнать, по какому делу, сэр?

Питт сдержанно улыбнулся.

— Нет, простите. Это строго конфиденциально.

— Как скажете, сэр. — Сержант лениво повернулся и вышел. Несколько минут спустя он вернулся, двигаясь с той же неторопливостью. — В эту дверь, сэр. Потом вторая дверь налево. Инспектор Моубрей вас ждет.

Моубрей был смуглым, лысеющим мужчиной с умным лицом; он с явным любопытством разглядывал Питта, который вошел к нему в кабинет и закрыл дверь.

— Питт, — представился гость и протянул руку.

— Я слышал о вас. — Моубрей крепко сжал ладонь Томаса. — Чем могу помочь?

— Мне нужно увидеть отчет о расследовании ограбления на Хановер-клоуз около трех лет назад — а если точнее, семнадцатого октября 1884 года.

Лицо Моубрея вытянулось от удивления, потом помрачнело.

— Печальная история. Ограбление дома нечасто сопровождается убийством — по крайней мере, в этом районе… Ужасно, ужасно. Ничего так и не нашли. — Его брови приподнялись, и он с надеждой посмотрел на Питта. — У вас что-то есть? Всплыла наконец одна из украденных вещей?

— Нет, ничего. Мне очень жаль, — извинился Томас. Он чувствовал себя виноватым, вмешиваясь в чужую работу, и сердился, потому что был вынужден хитрить, скрывая истинную цель своего визита, который, скорее всего, окажется бесполезным.

Питту не нравилось, что он оказался втянутым в это дело. Им должен был заниматься Моубрей, но поскольку речь шла о такой деликатной материи, как честь женщины — жертва была из благородной и влиятельной семьи, — а главное, появились слухи о возможном предательстве, Министерство иностранных дел использовало свое влияние и добилось того, чтобы расследованием руководил Балларат; так они получали возможность следить за ходом расследования и направлять его. Суперинтендант Балларат очень хорошо умел предугадывать желания начальства и был честолюбив, намереваясь достичь в своей профессии таких высот, чтобы проложить дорогу в высшее общество и, возможно, даже стать джентльменом. Суперинтендант не понимал, что те, на которых он хотел произвести впечатление, всегда способны определить происхождение человека по его манерам и речи.

Питт был сыном егеря и вырос в большом деревенском поместье. Он воспитывался вместе с хозяйским сыном и обладал манерами мелкопоместного дворянина. Кроме того, он женился на девушке, которая была гораздо выше его по социальному положению, что приблизило его к тем слоям общества, которые недоступны для обычного полицейского. Балларат не любил Питта и считал его манеру держаться высокомерной. Тем не менее суперинтендант был вынужден признать, что лучшего человека, чем Питт, для этого расследования не найти.

На лице Моубрея промелькнуло разочарование, но всего лишь на мгновение — вероятно, он ни на что и не надеялся.

— Ага. Тогда вам лучше сначала поговорить с констеблем Лоутером; это он нашел тело. И конечно, вы можете прочесть все отчеты того времени. Но там почти ничего нет. — Он покачал головой. — Мы очень старались, но свидетелей не нашлось, а ни одна из украденных вещей так и не всплыла. Возможно, замешан кто-то из своих, и поэтому мы опросили всю прислугу в доме. Безрезультатно.

— Думаю, я тоже ничего не найду. — Это звучало как скрытое извинение.

— Выпьете чашку чаю, пока я пошлю за Лоутером? — предложил Моубрей. — Жуткая погода. Не удивлюсь, если снег выпадет еще до Рождества.

— Спасибо. — Питт с радостью согласился.

Десять минут спустя он сидел в другой комнате, маленькой и холодной, с шипящей газовой лампой на стене, освещавшей обшарпанный деревянный стол. На столе лежала тонкая папка с документами, а напротив Питта по стойке смирно стоял напряженный и смущенный констебль; пуговицы на его мундире сверкали.

Томас предложил констеблю сесть и рассказать все, что ему известно.

— Да, сэр, — нервно произнес Лоутер. — Я очень хорошо помню то убийство на Хановер-клоуз. Что вы хотите знать?

— Всё. — Питт взял чайник, не спрашивая наполнил белую эмалированную кружку и подвинул констеблю, который от удивления вытаращил глаза.

— Спасибо, сэр. — Он с удовольствием отхлебнул, собрался с мыслями и тихим голосом стал рассказывать: — Это было семнадцатого октября, в пять минут четвертого утра, больше трех лет назад. Я тогда был на ночном дежурстве и проходил мимо Хановер-клоуз…

— Как часто? — перебил его инспектор.

— Каждые двадцать минут, сэр. Регулярно.

Губы Питта тронула улыбка.

— Я знаю, как это бывает. Вы уверены, что вас нигде ничто не задержало в ту ночь? — Он намеренно оставил Лоутеру лазейку, дав возможность избежать обвинений и в то же время не лгать. — Может, были какие-нибудь происшествия?

— Нет, сэр. — Взгляд синих глаз констебля был честен. — Иногда меня и вправду задерживают, но не в ту ночь. Я был точен, как часы — ну, минута туда, минута сюда. Вот почему я заметил разбитое окно в номере втором — двадцать минут назад оно было целым. Причем на фасаде, что очень странно. Обычно грабители заходят со двора и запускают худого парнишку, чтобы тот пролез между прутьями решетки и открыл им дверь.

Питт кивнул.

— Ну, я подошел к двери дома номер два и постучал, — продолжал Лоутер. — Мне пришлось устроить адский шум… — Он покраснел. — Прошу прощения, сэр. Долго стучать, пока кто-нибудь не спустился. Минут через пять дверь открыл лакей. Полусонный. Ливрея поверх ночной рубашки. Я сказал ему о разбитом окне, и он вроде как испугался и повел меня прямо в комнату с окнами на улицу. В библиотеку. — Констебль тяжело вздохнул, но не отвел взгляда. — Я сразу увидел, что дело плохо — два стула опрокинуты и лежат на боку, по полу валяются книги, вино из графина пролито на стол у окна, а само окно разбито и на полу блестят осколки.