Логово скорпиона - Наталья Александрова

Женщина проснулась, но долго не открывала глаза. А вдруг —думала она — весь кошмар предыдущих дней приснился, померещился ей, и сейчасона окажется в двухместном гостиничном номере на Лазурном берегу… Да черт сним, с Лазурным берегом! Она рада была бы проснуться в своей захламленнойкоммуналке на Лермонтовском проспекте… Но увы, действительность была кудамрачнее, и даже не открывая глаз, она знала, где находится. Об этом говорилизапахи и звуки — запах ржавого металла, сырого дерева, запах человеческогострадания; звук гулко лязгающих металлических дверей, звук тяжелых шагов, плескводы, ровный гул работающего мотора.

И еще качка — ровная, бесконечная, изматывающая… Но именноблагодаря качке женщина смогла заснуть и забыть на какое-то время ужас своегоположения. На какое-то время…

Она не знала, сколько проспала, не знала, какой сейчас деньи даже какое сейчас время суток… Она смутно припоминала только, что сейчаслето.

Женщина открыла глаза и рывком села на железной койке. Приэтом она ударилась головой о потолок своей камеры — или каюты? или собачьейбудки? Именно на собачью будку было похоже это помещение размерами. Но вотличие от будки, все здесь было железным — пол, стены, потолок. И эта качка,эта ужасная, сводящая с ума качка…

— Дайте воды! — закричала женщина. — Дайтеумыться! Дайте зеркало! Выпустите меня, сволочи!

За железной дверью послышались шаги.

— Опьять она кричит, — с неодобрительнымудивлением сказал низкий голос с сильным акцентом, должно быть, тот араб сосросшимися бровями и синеватой от бритья кожей, который нес три дня назадранним утром ее чемоданы по набережной в Антибе, любезно улыбаясь и заглядываяв глаза с преданностью воспитанной собаки.

Как страшно он изменился, стоило катеру выйти в открытоеморе!

— Опьять она кричит, — недовольно повторилараб. — Она мне очьень надоела. Скажи ей, чтобы не кричала.

— Черта с два я буду ей что-нибудь говорить! —пробурчал в ответ второй голос, принадлежавший безусловно мосье Полю, такпредставился ей тот рыжий здоровяк, соотечественник, усиленно изображавшийфранцуза. — Пускай она там орет, хоть глотку себе сорвет.

— Она мне очьень надоела, — со злобнойнастойчивостью повторил араб.

— Потерпишь! — раздраженно выкрикнул Поль. —Дауд за нее заплатит!

— Э! Вряд ли Дауд за нее заплатит, — протянулараб, — она страшный, как шайтан.

Несмотря на ужас своего положения, несмотря на унижения истрадания последних дней, женщина обиделась.

— Сволочи! — закричала она с новой силой. —Выпустите меня немедленно! Я имею право встретиться с послом!

— Ну до чьего же она мне надоела, — тоскливопробормотал араб. — Давай убьем ее? Дауд все равно за нее не заплатит! Онатолько принесет это.., как по-вашему.., неудача.., а у нас груз…

Женщина почувствовала, как в жаркой духоте железной тюрьмыее пронизал озноб. Она замолчала, забралась с ногами на койку и сжалась вкомок. Жизнь, даже такая ужасная, была по-прежнему дорога ей, она цеплялась занее и готова была к новым унижениям и страданиям, только бы остаться в живых.

— Ну вот видишь, — миролюбиво произнесПоль, — она замолчала. Ты доволен?

— Нэт! — решительно и зло рявкнул араб. — Янэдоволен! Она мне очьень надоела. Даже когда не кричит. А если придетбереговая охрана?

— Ладно, — покладисто проговорил Поль, —давай переведем ее в четвертый отсек.

Араб неожиданно обрадовался. Он засмеялся неприятнымбулькающим смехом и, отсмеявшись, сказал:

— Хорошо. В четвертый отсэк. Мне нравится четвертыйотсэк.

Железная дверь лязгнула, в каморку проник слабый разреженныйсвет. Женщина съежилась, она не хотела покидать свое временное пристанище. Какни плохо здесь было, но загадочные слова «четвертый отсек» испугали ее ещебольше, а особенно страшен показался ей булькающий смех араба и его злобнаярадость.

— Не хочу! — взвизгнула она, когда сильные мужскиеруки сдернули ее с койки. — Не хочу в четвертый отсек!

— Нэт, она мне очьень надоела, — грустно сказалараб и жестоким пинком вытолкнул женщину в коридор, дохнув на нее густымзапахом дешевого вина и чеснока.

Почти ничего не видя и не слыша от страха, женщина шла туда,куда вели ее мучители, — по узкому коридорчику, затем вниз по железнойлесенке… Куда еще вниз? Они и так были под палубой… Но вот ее втолкнули вкрошечное помещение, еще более тесное, чем прежде, и закрылась за ней не дверь,как раньше, а круглая крышка люка, и потом эту крышку наглухо завинтили. Здесь,в четвертом отсеке, она едва могла повернуться… Да и что толку былоповорачиваться — вокруг была только темнота, влажная жаркая темнота. И какой-тостранный звук… Она прислушалась. Это было журчание льющейся воды.

И эта вода была уже у нее под ногами.., она поднялась ей дощиколоток.., вот уже до колен…

Женщина все поняла. Она не стала кричать, не стала битькулаками в стены или в люк. Это было бесполезно. Вода поднималась иподнималась, неотвратимо, как сама смерть. Впрочем, вода и была смертью.Сначала женщина присела на корточки — она так устала, что ноги ее не держали.Но очень скоро вода поднялась так высоко, что женщина едва не захлебнулась.

Тогда она встала, чтобы выиграть у необратимо надвигающейсясмерти хотя бы несколько минут. Вода была ей уже по грудь.., по горло…

Женщина поднялась на цыпочки, чтобы сделать еще один глотоквоздуха, еще один глоток жизни. Но потолок в четвертом отсеке был расположеночень низко, она уперлась в него головой. Дальше отступать было некуда.

Она вдохнула воздух последний раз. По ее щекам текли слезы,но вода поднялась еще выше, и слезы растворились в ней.

Часть первая

СЫР В МЫШЕЛОВКЕ

Лифт, конечно, не работал. Нужно было пешком тащиться стяжеленными сумками на шестой этаж. Это было последней каплей, переполнившейчашу терпения. Рита поднималась по лестнице, последними словами костеря своегоединственного племянничка. Ведь она послала ему телеграмму. Просила встретить…

И сорок минут как дура проторчала на вокзале — всенадеялась, что Сережка наконец появится. Ну устроит она ему трепку!

Вот наконец и сто тридцать вторая квартира. Из-за дверидоносились оглушительные звуки музыки (если, конечно, это можно было назватьмузыкой).

Рита еще больше разозлилась и нажала на кнопку звонка, решивне отпускать ее, пока ей не откроют.

Впрочем, открыли на удивление быстро.