Попугай в пиджаке от «Версаче» - Наталья Александрова

Викентий Федорович на секунду задержался перед большим окноми окинул взглядом свое отражение. Была у него такая тщательно скрываемаяпривычка. Он ловил свое отражение в каждом зеркале, в каждой витрине, взеркальных окнах машин, в обычных окнах…

Как всякая тщательно скрываемая привычка, эта привычкаВикентия Федоровича была хорошо известна его коллегам и подчиненным. Нелишенный артистизма Сахаринов часто передразнивал начальника (конечно, только вего отсутствие) — застывал перед зеркалом с выражением печальной отрешенностина лице, медленно поводя головой, как павлин, и делая вид, что пытаетсяразглядеть свой профиль.

Животовский смотрелся в зеркала не от самовлюбленности, неот самоуверенности. Напротив, несмотря на свое достаточно высокое положение,несмотря на свою известность, этот сорокалетний мужчина страдал неизжитымиподростковыми комплексами. Он был мучительно неуверен в себе. Ему казалось, чтов его внешности или одежде что-то не в порядке, что-то не так — не застегнутыкакие-нибудь важные пуговицы или развязались шнурки, или неприличнорастрепались волосы…

Викентий Федорович мучительно боялся показаться смешным.

Он на секунду задержался перед большим окном в холле, окинулбыстрым взглядом свое отражение, убедился, что все в порядке — чуть редеющиетемные волосы хорошо уложены и умело закрывают намечающиеся залысины, модныеочки без оправы сидят так, как надо, длинный черный кожаный плащ с узкимворотничком из голубой норки застегнут на все пуговицы.

Он воровато оглянулся — не заметил ли кто, как он смотритсяв это окно.

В холле телецентра никого не было. Большинство сотрудниковдавно разошлись по домам, а разные дежурные и ведущие ночных передач сиделитихо, как мышки, по своим звуконепроницаемым норкам, занимаясь своим делом.

Только немолодой охранник сидел в своем деревянном вольере иизображал бдительность.

На самом деле охранник разгадывал кроссворд, и сейчас онмучительно ломал голову, пытаясь отыскать столицу европейского государства издевяти букв, с буквой "Г" точно посредине. У него даже мелькнулашальная мысль попросить помощи у Викентия Федоровича, но он спешно прогнал этумысль известный режиссер, большой начальник, безусловно, рассердился бы на негоза такую фамильярность.

Хотя на самом деле Животовский нисколько бы на него не рассердилсяи подсказал бы эту несчастную столицу, потому что как раз в Стокгольм собиралсяпо делам в следующий понедельник.

— До свидания, Викентий Федорович! льстиво проговорилохранник, на всякий случай пряча кроссворд в стол.

Животовский ничего ему не ответил. Не от руководящегохамства, а оттого, что мучительно пытался понять — видел охранник, как онсмотрелся в зеркало, или нет.

Автоматические двери открылись, выпуская известногорежиссера и большого начальника, и плавно закрылись у него за спиной.

Викентий Федорович нашарил в кармане плаща брелокавтомобильной сигнализации, выполненный в форме жизнерадостного кролика, этотбрелок напоминал Животовскому поездку в Америку, интервью, которое он давалжурналу «Плейбой» и неудачную попытку выставить свой последний фильм на«Оскар».

Животовский вспомнил — и расстроился.

Для того он и держал этот «плейбойский» брелок — чтобы незазнаваться, чтобы находиться в постоянном творческом поиске, для котороготребуется плохое, а лучше — отвратительное настроение.

Он нажал кнопку, и любимый «пежо» отозвался со стоянкирадостным ржанием.

Животовский подошел к машине, предвкушая двадцать минутпокоя в уютном салоне, пахнущем дорогой кожей и комфортом, под чарующую музыкуГаэтано Доницетти…

И в это время из-за громоздкого джипа Гоши Шапшевского,коммерческого директора телеканала, выскользнула сутулая фигура.

Узнав этого человека, Викентий Федорович огорчился.

Это было не то отвратительное настроение, которое нужно дляподдержания творческого тонуса. Это было тоскливое предчувствие утомительногоразговора с занудой. К тому же еще не совсем нормальным занудой.

— Зачем вы пришли? — недовольно спросилЖивотовский. — Ведь я вам вчера уже все сказал!

— Я пришел, чтобы восстановить историческуюсправедливость! — пробубнил этот занудный псих.

— Вы на часы не посмотрели? — Викентий Федоровичскривился, как от целого лимона. — Рабочий день давно уже кончился! У менясовершенно нет сил! Ну разве так можно?

Приходите завтра, в рабочие часы, я попрошу выписать вампропуск.., хотя, честно вам скажу — не знаю, о чем мы можем говорить!

Я вчера все вам сказал, и если повторять это еще раз —честное слово, мне просто жалко своего и вашего времени!

— Вот видите, — псих оживился, как будто нашел всловах Животовского неожиданную поддержку, — вы сами сказали, чтоприходить завтра совершенно бессмысленно…

— Ну и что из этого? — беспокойно переспросилВикентий Федорович, чувствуя, что странный человек своими словами заманиваетего в какую-то ловушку.

— Значит, нет никакого смысла откладывать это назавтра!

— Что откладывать? — Животовский огляделся посторонам, надеясь, что появится кто-нибудь из коллег и поможет емувыкарабкаться из этого бесполезного, бесцельного и утомительного разговора.

Никого, конечно, не было.

Охранник за стеклом входных дверей увлеченно, разгадывалсвой дурацкий кроссворд. Теперь ему требовался американский киноартист из пятибукв с буквой "Й" точно посередине.

— Что откладывать? — тоскливо повторилЖивотовский, поняв, что подмоги не будет и придется выпутываться самому.

— Восстановление исторической справедливости.

Но все-таки какой зануда! И почему он привязался именно кнему, к Викентию Федоровичу, известному и преуспевающему человеку?

Позвать, что ли, охранника, попросить прогнать этого идиота?

Животовскому стало стыдно. Он покажется смешным,беспомощным, мнительным.., а именно этого он боялся больше всего на свете!

Он чувствовал, что покой в удобном салоне машины и музыкаДоницетти откладываются, что прежде ему придется снова разговаривать с этимзанудным кретином, обсуждать его дурацкие амбиции…

Сутулый человек подошел к нему вплотную, словно хотел что-тосказать на ухо. Животовский брезгливо отстранился, и вдруг он увидел, что вруке психа блеснуло что-то острое и тонкое. Викентий Федорович открыл рот,чтобы возмутиться, чтобы как следует отчитать этого идиота, который вообразил осебе невесть что, но идиот снова придвинулся к нему вплотную и коротким,сильным ударом воткнул в грудь свое тонкое и острое оружие.