Сыщик и вор - братья навек - Владимир Колычев

Тринадцатилетний мальчик с внешностью печального ангела играл на скрипке. Он играл легко и непринужденно. В нем чувствовалась мастеровитость не по годам. Но широко распахнутые глаза оставались равнодушными. Он не волновался, не переживал вместе со своей скрипкой. Казалось, он просто отрабатывал свой номер. Черные, гладко причесанные волосы, темно-синие брюки, белая рубашка, галстук-бабочка — ни дать ни взять пай-мальчик, который беспрекословно слушается своих родителей и учится только на «отлично».

Впрочем, так оно и было. Евгений Лагунин учился в седьмом классе и был круглым отличником. Учителя на него никогда не жаловались, а родители вообще не могли на него нарадоваться.

Антонина Егоровна Лагунина с умилением смотрела на своего сына, звуки его скрипки ласкали ее материнское сердце.

Когда Женя оторвал смычок от струн, опустил руки и сдержанно поклонился, школьный зал зашумел аплодисментами.

— Какой чудесный сын у нас растет, — со слезами на глазах сказала Антонина Егоровна, легонько толкая мужа. — Увидишь, он еще с большим симфоническим оркестром играть будет…

Сама она выросла в деревне. Сельская школа, работа по дому и на огороде, потом на ферме — ничего другого в пору своей молодости она не знала. Потом вышла замуж, вместе с мужем перебралась в город, поселились в общежитии. Сейчас работала на заводе, в «горячем» цеху. Существование было по-прежнему нелегким. Но сына она хотела вырастить интеллигентом. Не просто интеллигентом — непременно скрипачом.

* * *

Два юных фехтовальщика в белых костюмах и непроницаемых шлемах пружинили на ногах, пытаясь уколоть один другого. Тот, который был покрупнее, постоянно атаковал. Но неудачно. Его соперник вроде бы как с ленцой, но успешно уклонялся от ударов. Контратаковал редко, но метко. Молниеносный натиск — и его рапира находила цель. Удар у него был сильным. Даже издалека заметно было, как содрогается от боли тело соперника…

— У вашего сына крепкая рука, быстрая реакция…

Иван Петрович Лагунин испытывал гордость, выслушивая после соревнований тренера, который занимался с Женей.

— …И мощный удар у него. Он далеко пойдет… Только жесткости в нем много, это меня беспокоит.

Неужели на это можно жаловаться?..

Иван Петрович с изумлением посмотрел на худощавого, жилистого мужичка с умными глазами.

— Это спортивная злость, — заступился он за сына.

— Спортивная злость — это хорошо. Но у Жени нечто другое… Впрочем, делу это не мешает. Напротив, он делает успехи. Буду готовить его на юношескую спартакиаду Союза…

Иван Петрович не мог скрыть своей радости — его широкоскулое простецкое лицо расплылось в довольной улыбке. Как будто это его похвалили.

Двадцать лет он работал водителем. С тех самых пор, как из армии вернулся. Однажды его командировали в деревеньку со смешным названием Федунки. Там он и познакомился с местной красавицей Антониной. Ну и, как водится, танцы под гармонь, бутылка портвешка и два яблока под кустом, податливое тело Тоньки… Понравилось ему с ней, каждый день ее иметь захотелось. Ну и за свадебку… А через год Женя родился. К этому времени они уже в город, в общежитие перебрались.

Антонина в шесть лет сына в музыкальную школу отдала. Иван Петрович не возражал. И сам к воспитанию Жени руку приложил. В десять лет в секцию фехтования отдал. Пусть спортсменом мальчик растет. Сила и ловкость для мужика в жизни гораздо важнее, чем музыка. А может, еще чемпионом большим когда станет. По заграницам разным ездить будет…

* * *

Антонина Егоровна не считала себя обделенной судьбой. Муж добрый, заботливый, в меру пьющий, по хозяйству помогает… Хотя какое там хозяйство? Комната три на четыре в общежитии. Но она была рада и этому. Из сил выбивалась, чтобы у них было все как у людей. Сама о своем деревенском прошлом старалась забыть и сына хотела высококультурным человеком воспитать. Даже стол по всем правилам сервировала.

— Почему отбивную без ножа ешь? — строго спросила она Женю.

Она сидела за столом в нарядном ситцевом платье, на голове высокая прическа — только из парикмахерской, духами «Красная Москва» благоухает, вилку и нож тремя пальчиками держит, два оттопыривает. Ну чем не светская дама?

— А ты не положила, — ровным, лишенным всяких эмоций голосом ответил Женя.

Ей нравилось, что у ее сына железная выдержка. Хоть что делай, ничем его не смутишь. Только вот что-то беспокоило ее в нем… Равнодушие. Он был равнодушен ко всему. И к музыке, и к учебе, и к спорту. Хотя ведь во всем делал успехи…

— Неправда, — загадочно улыбнулся отец. — Ты его, сынок, в карман себе положил.

— Нет у меня ножа, — невозмутимо посмотрел на него Женя.

Он вообще, казалось, не умеет удивляться.

— А это что? — Иван Петрович поднес свою руку к его рубашке, запустил пальцы в нагрудный карман и извлек из него столовый нож.

И, быстро перебирая пальцами, прокрутил его несколько раз.

Странно, карман маленький, а нож большой…

— Не может быть! — оживился Женя. На его лице появилось подобие улыбки.

— А папа у нас фокусник, — тоже улыбнулась Антонина Егоровна.

Почему-то вспомнилась их первая с Иваном ночь. И опомниться она не успела тогда, в кустах, как оказалась под ним с раздвинутыми ногами. Точно, фокусник…

— Был у нас в армии один паренек. Цирковое училище закончил. На фокусника учился. И меня кое-чему научил…

— А меня научишь? — Никогда еще не смотрел Женя на отца с таким уважением, как сейчас.

Как будто от того, научит он его фокусу с ножом или нет, зависит его жизнь.

— Научу… Ты же у нас фехтовальщик…

* * *

Женя стоял перед родителями, низко опустив голову.

— Почему ты не явился на субботник? — осуждающим тоном допытывался отец. — И это не первый раз… До каких пор нас будут вызывать в школу?

— Не знаю…

Раскаяния во взгляде мальчика не ощущалось.

— Успокойся, Иван, не рычи на ребенка, — урезонивала мать. — Женя у нас мальчик хороший — грех его ругать. И отличник, и музыкант, и спортсмен. А то, что на субботники не ходит и практика летом ему плохо дается, — это можно пережить. Не всем же грубым физическим трудом заниматься. У него будет другая судьба. Судьба человека высокоинтеллектуального…

— Ну и слов же ты, мать, нахваталась. Высокоинтеллектуального… А мы с тобой, стало быть, понизу ходим. Мы, значит, быдло…

— Ну что ты, Иван, разве так можно? — возмутилась Антонина.