Груз 200 - Андрей Воронин Страница 44

Иса сидел за столом, при свете керосиновой лампы любовно натирая тряпочкой пистолет Глеба. Блестящие патроны в гильзах белого металла были рядком расставлены на краю стола, как оловянные солдатики. Перехватив взгляд Глеба, Иса ухмыльнулся, показав кривые редкие зубы, и покивал головой, давая понять, что пистолет действительно хороший.

Вышли они через полчаса, когда совсем стемнело и где-то неподалеку началась ежевечерняя перестрелка. Звуки автоматных очередей и басовитый лай крупнокалиберного пулемета блуждали в ущелье, отражаясь от каменных стен и плутая в скалах, так что казалось, что стреляют со всех сторон. Боевики, знавшие этот район как свои пять пальцев, двигались в темноте довольно уверенно, но все-таки то и дело спотыкались, треща кустами, бренча железом и невнятно бранясь. Глеб шел в середине колонны, легко уклоняясь от нависающих ветвей и непринужденно перешагивая через крупные камни и трещины. Пару раз он нарочно споткнулся, судорожно цепляясь за соседей связанными впереди руками, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей нокталопии. Его обозвали безглазой свиньей и ткнули в спину стволом автомата так, что он действительно потерял равновесие и едва не растянулся на тропе.

– Не толкайся, друг, – сказал он. – Не забывай, что я буду снайпером. Кто же ссорится со снайпером, а?

– Если не перестанешь болтать, будешь не снайпером, а куском падали, – пообещали сзади. – Смотри под ноги и шевели поршнями, снайпер.

– Иса, – снова завел свою волынку молодой, – зачем мы с ним возимся, Иса? Давай убьем его и пойдем к блокпосту. Ахмет велел обстрелять этих свиней, а мы даже ни разу не выстрелили. Давай убьем его, Иса. Иначе я скажу Ахмету, что ты не выполнил приказ.

– Ахмету будет приятно получить привет от Свистка, – отозвался откуда-то спереди Иса. – Ахмету нужен хороший снайпер. А если ты не замолчишь, щенок, я принесу Ахмету твой язык, а остальное брошу здесь. Пусть твой язык расскажет Ахмету все, что ты хочешь ему рассказать.

Кто-то негромко рассмеялся. Молодой заткнулся, обиженно сопя и что-то бормоча себе под нос. Глебу даже показалось, что он молится, но время вечернего намаза уже миновало, так что мальчишка скорее всего просто сыпал проклятиями в адрес подозрительного чужака.

Они шли часа три, сделав по дороге короткий привал в узкой сухой расщелине, прикрытой сверху нависающим каменным козырьком. После привала идти стало легче, потому что они перестали продираться сквозь кусты и карабкаться по камням. Теперь под ногами у них была раскисшая, но относительно ровная проселочная дорога, полого, но неуклонно поднимавшаяся вверх.

В начале второго пополуночи они вошли в спящий поселок. Как Глеб ни вглядывался в темноту, ему не удалось заметить никаких признаков боевого охранения, хотя оно несомненно было выставлено. Только в центре поселка, в двух шагах от школы, где, насколько понял Глеб, размещался штаб отряда, их окликнули, но, посветив фонариком в лица, пропустили без каких бы то ни было формальностей. Проходя мимо одного из дворов, Слепой заметил торчавший из приоткрытых ворот обмотанный грязным брезентом продолговатый предмет, с виду больше всего напоминавший ствол танкового орудия. Он сделал зарубку в памяти: это могло ему пригодиться в дальнейшем.

В штабе их, как ни странно, ждали. Окна школы были занавешены изнутри брезентом, не пропускавшим наружу ни единого лучика света. Где-то в подвале приглушенно тарахтел дизельный генератор, подавая ток на редкие мигающие лампочки, которые освещали повороты школьных коридоров и некоторые классы, в которых почему-то бодрствовали вооруженные люди. В воздухе пахло табачным дымом, казармой, оружейным маслом и анашой, запах которой был знаком Глебу еще со времен афганской войны. В приемной директора колдовал над портативной радиостанцией невыспавшийся бородач, чья загорелая лысина сверкала в тусклом свете одинокой лампочки, как смазанный маслом бильярдный шар. Электрическая пишущая машинка, на которой когда-то печаталась школьная документация, была сдвинута в сторону, чтобы освободить место для рации, к тумбе письменного стола кто-то прислонил ручной пулемет, а справа от рации, прямо под рукой у плешивого радиста, лежал длинноствольный “люгер” явно довоенного производства. Под лампочкой слоями плавал табачный дым, под ногами похрустывал мелкий мусор и осколки стекла.

Иса вошел в приемную первым и спросил у радиста, на месте ли Ахмет. Радист кивнул, не отрывая задумчивого взгляда от развороченных внутренностей рации. В зубах у него была зажата сигарета, и он сильно щурил левый глаз, чтобы его не разъедал дым.

Дверь, на которой все еще сохранилась табличка с надписью “Директор”, распахнулась, и Глеб увидел сидевшего за широким письменным столом человека, которого при других обстоятельствах можно было принять за обыкновенного сельского жителя – тракториста или конюха, например. Бороды он не носил, как и Иса, зато на голове у него вместо привычного армейского кепи или не менее привычной зеленой повязки вызывающе торчала каракулевая папаха, при виде которой Глеб сразу вспомнил шутку о том, что генералы носят папахи потому, что издали каракуль похож на мозги.

Рядом с Ахметом сидел худосочный и непривычно бледный человек лет тридцати, одетый по всем правилам: камуфляж, кепи, портупея, темные очки, жидкая черная борода чуть ли не по грудь и шрам наискосок через всю физиономию. Этот персонаж очень не понравился Глебу: было в нем что-то, из-за чего его хотелось поскорее загнать в угол и раздавить каким-нибудь тяжелым предметом, как отвратительное насекомое, до которого противно дотронуться руками.

Эти двое вели какую-то негромкую, но очень оживленную беседу. Когда Иса в сопровождении Глеба вошел в помещение, оба замолчали и уставились на вновь прибывших. Глаза Ахмета были обведены глубокими тенями и казались розоватыми, а похожий на упыря бородач бесстрастно поблескивал непрозрачными черными линзами, производя впечатление слепца.

– А, Иса, – сказал Ахмет. – Мне сказали, что ты вернулся. Что случилось?

– Вот этот русский говорит, что его прислал Свисток, – ответил Иса, указывая на Глеба. – Он хочет воевать на нашей стороне.

– Ему близки идеи ислама)? – с затаенной насмешкой спросил Ахмет.

– Мне близка идея личного благосостояния, – опередив Ису, сказал Глеб и твердо посмотрел прямо в блестящие черные линзы. Ему почему-то казалось, что решать будет не Ахмет, а именно этот бледный поганец с растрепанной бородой.

– Это честный ответ, – сказал Ахмет, а бородатый молча кивнул. – А умеешь ли ты стрелять? Сюда приходили добровольцы, которым нужно было сначала показать, с какой стороны у винтовки приклад.

– Это легко проверить, – спокойно отозвался Глеб.

– Это проверить легче всего, – впервые подал голос бородатый. Голос у него был ничуть не лучше внешности: от него оставалось неприятное ощущение прикосновения к коже чего-то холодного и липкого. – Есть вещи, которые гораздо труднее проверить. Например, кто ты такой?

– А, – сказал Глеб, – ясно. Шариатская безопасность в полный рост. Верно?

– Допустим, – сказал бородатый и повернулся к Исе. – Где ты его нашел, такого языкатого?