Приколист - Андрей Дышев Страница 37

С Кабаном Клим встречался все реже, потому как Кабан до обеда обычно спал, а ближе к вечеру уходил в психиатрическую лечебницу записывать бредни для «Харри Фоттера», а Клим до вечера был занят либо в фитнес-центре, либо на посиделках в женских коллективах. Тем не менее Клим аккуратно и своевременно выплачивал Кабану жалованье, оставляя деньги на столе в гостиной. Кабан не успевал тратить столь огромные, по его понятиям, суммы, и пачка купюр на его подоконнике росла изо дня в день. Чем больше становилась пачка, тем более опасливо и недоверчиво поглядывал на нее Кабан. Клим не мог понять, что именно пугает телохранителя, потому как никаких претензий или комментариев не было, лишь однажды Кабан мрачным голосом произнес:

– За три дня я получаю столько, сколько моей тетке три месяца на фабрике горбатиться надо.

В его голосе было столько злобного упрека, что Клим подумал, а не урезать ли Кабану зарплату. В прежней двухкомнатной квартире Клим почти не появлялся, в отличие от Кабана, который каждый вечер относил туда набитые параноидальным бредом диктофоны. Штат наборщиц увеличился до четырех человек, а позже туда же въехали верстальщик и художник с громоздкими компьютерами, и квартира стала называться не иначе, как «Центральный офис Нелипова».

Вечерами, когда Клим оставался один и ему становилось скучно, он развлекался тем, что влезал в Интернет, открывал свой новенький сайт, изобилующий его фотопортретами, и отвечал на многочисленные письма читателей. Все, что он писал, оставалось на сайте и напоминало бесконечную пресс-конференцию. Полет его фантазии был неудержимым и бесконтрольным, а потому Клим нередко противоречил сам себе. Описывая свою незаурядную жизнь, он указал, что в восемнадцатилетнем возрасте он принимал участие в ликвидации аварии на химическом заводе, где по колени вляпался в жидкий азот, после чего перенес ампутацию обеих ног. А в другом ответе он поведал о том, как в двадцать лет, во время службы в миротворческом подразделении воздушно-десантных войск, с отрядом спецназа был заброшен к талибам, где в одиночку разгромил базу террористов. Особенно пространным, на дюжину страниц, получился рассказ о том, как банда врачей-оборотней вырезала ему почку и отправила ее в холодильном контейнере нидерландскому миллионеру и как Клим, истекая кровью, гонялся за этим контейнером по всей Европе, да так и не догнал, потому что впал в кому и услышал божественное повеление взять гусиное перо и начать творить. Затем Клим подробно расписал, как он трудится, как черпает сюжеты из сновидений, которые приходят к нему еженощно, как пишет исключительно рукой, исключительно гусиным пером и исключительно на туалетной бумаге, разматывая ее подобно рулону папируса. Не забыл Клим упомянуть, что является потомственным дворянином, что на его генеалогическом древе, подобно яблокам, висят французские вельможи, видные государственные деятели, графы и князья, и, по преданиям, его прапрапрапрадедушкой был сам король Франции Людовик Четырнадцатый.

Все вопросы были очень хорошие, предполагающие самовосхваляющий ответ. Вот только один вопрос несколько подпортил Климу настроение и заставил задуматься. Некая девушка Катя из Тулы писала, что в какой-то газете прошла информация, что писатель Клим Нелипов – гомосексуалист и зоофил, и в связи с этим Катя выражала сожаление, что такой симпатичный молодой человек пропадает почем зря и миллионы поклонниц теперь вынуждены выкинуть его из своих пылких сердец. Клим едва смог побороть в себе желание немедленно написать, что все это гнусные враки. «Как бы не навредить своей славе, – грызя ногти, думал Клим. – Пиарщики из «Престо» знают свое дело. Но что же ответить?» Он долго мучился, тупо глядя на экран монитора, а потом очень обтекаемо написал, что в какой-то степени это правда, ибо дыма без огня не бывает, но правда тоже бывает разной, и все намного сложнее, и есть тысяча нюансов, и вообще он не хотел бы говорить на эту тему.

Отработав очередную партию вопросов, Клим под конец работы просматривал диаграмму интерактивного опроса населения. На вопрос: «Каково Ваше отношение к писателю Климу Нелипову?» – было дано три варианта ответа: «1. Он самый лучший писатель эпохи», «2. Я не могу жить без его книг», «3. Никто и никогда не писал лучше его». Никаких иных вариантов ответа этот опрос не предусматривал, и потому читательские голоса распределялись почти равномерно.

Когда Клим накачивался флюидами всеобщего обожания под завязку, до одури, то отползал от компьютера, заходил в ванную и подолгу любовался своим отражением в зеркале. Он придумал для себя интересную и приятную игру: представлял, что смотрит не на собственное отражение, а на портрет великого писателя, и старался вызвать у себя чувство зависти к нему. «Какой у него высокий, благородный лоб, – думал он. – И очень интересный излом губ. А уши… Да, они несколько великоваты, но это уши незаурядного человека, а значит, их форма и размер – это признак избранности, штучности. А какие у него глаза! Ах, какие глубокие, проницательные глаза! В облике этого человека есть что-то божественное, угадывается тонкая, ювелирная рука Творца, потратившего на создание этой личности много времени и выдумки». И в тот момент, когда самовнушение достигало своей цели и Клим начинал едва ли не робеть перед зеркалом, он со взрывной радостью восклицал:

– А это я!! А это я!!

И принимался щипать себя за лицо, фамильярно шлепать себя по щекам и дергать за нос. За этим занятием его как-то застал Кабан.

– Что это ты делаешь? – спросил он, заглянув в ванную.

– Да вот, – смутился Клим, – прыщик выдавливаю…

Кабан постоял немного на пороге ванной, а затем сказал:

– Я гулял по центру и увидел кафе, которое называется «Клим Нелипов».

– Да ты что! – удивился Клим. – Правда? Не может быть! А какое оно? Народа много?

– Да так… – пожал плечами Кабан. – Красивое. Столы стоят, люди что-то пьют. На стенах твои книги в рамочках висят.

Климу показалось, что Кабан ему позавидовал. Он хлопнул его по плечу и приободрил:

– Я прикажу, чтобы туда повесили твои фотографии. Чтобы все знали в лицо моего личного телохранителя…

– А все уже и так знают, – каким-то странным голосом ответил Кабан и протянул Климу скрученную трубочкой газету. – Это мне врачи в психушке подарили.

Клим раскрыл газету. Весь центральный разворот был занят большой статьей под названием «Личный телохранитель писателя», а в середине текста была врезана фотография Кабана, сделанная в ресторане «Прямой эфир».

– Поздравляю, – не без усилия выдавил Клим, впервые испытывая обиду на Кабана за то, что тот примазался к его славе.

– Только здесь все неправда, – сказал Кабан. – Написано, что я воевал в Афгане, в Ираке и в Чечне, что у меня двенадцать пулевых ранений. Что нет одного глаза, а половину черепа заменяет титановая пластина.

– Ну и ладно, – махнул рукой Клим, возвращая Кабану газету. – Какая разница, половину или весь череп заменяет титановая пластина? Тебе-то от этого что?

– Так надо мной весь поселок смеяться будет! Там же меня все как облупленного знают!