Ловкач и Хиппоза - Сергей Белошников

По скошенному сентябрьскому полю меж мокрыми стогами сена тягостно тянулись рваные клочья рассветного тумана. По кромке поля выстроились рахитичные пригородные березки. Над ними шагали в муть неба циркули опор электропередач. Бесшумно шелестел нудный мелкий дождь. Издалека прорезывался недовольный рев грузовика, похожий на урчанье некормленного неделю тиранозавра. Это был единственный звук в призрачной предутренней тишине.

В одном из стогов была вырыта нора. Из вороха сена торчала подошва кроссовки с налипшими комьями грязи. Чуть дальше проглядывала – словно остаток вчерашнего невеселого обеда каннибала, – посиневшая и скрюченная кисть руки. Пальцы руки с траурной каемкой под ногтями были неподвижны. Вдруг они сонно зашевелились, поскребли острую коленку, обтянутую джинсовой тканью.

И вообще это утро было промозглое и холодное, как и положено в сентябре. Минуту назад Хиппоза проснулась в своей норе именно от ощущения этого, внезапно наступившего предзимнего холода.

Хиппоза покрутилась, подтянула колени к подбородку. Натянула поглубже бейсболку, сверху прикрылась капюшоном. На носу Хиппозы красовались непроницаемо-черные круглые очки, скрывавшие глаза. А на очки из-под бейсболки падали сосульки недлинных темно-каштановых волос.

Хиппоза засунула окоченевшие пальцы в рукава американской куртки военного образца и попыталась снова провалиться в сладостное сонное забытье. Но ничего не получилось – сон пропал окончательно и бесповоротно. Хиппоза поежилась. Слизнула кончиком розового кошачьего языка сладкую слюнку, дезертировавшую во время сна в уголок рта.

– И впрямь осень наступила… Это ведь блядство, не правда ли, мой бедный и сирый друг? – спросила сама себя Хиппоза и, шурша сухим сеном, выкатилась из норы.

Выпрямилась и с наслаждением потянулась, хрустя суставами. Потом стряхнула с одежды приставшие ломкие травинки.

На вид Хиппозе было лет двадцать. Разводы грязи, оставшиеся у нее на лице после походной ночевки, мешали определить возраст точнее. Хиппоза была длинная, худая и нескладная. Она почесала ногой другую ногу и стала похожа на птицу фламинго. Если, конечно, птицы племени фламинго бывают защитно-джинсового цвета. Лицо у Хиппозы-фламинго в настоящий момент было обиженным и злым. Хиппоза с подвыванием зевнула и лязгнула зубами.

– Да. Блядство. И даже хуже, – с чувством повторила она и вытянула из норы видавший виды тощий грязно-белый рюкзак.

В эту минуту Хиппоза с радостью убила кого-нибудь. Но, к сожалению, поблизости не было ни души.

Оставляя на влажной от дождя траве темную дорожку, Хиппоза побрела по скошенному полю к насыпи, по которой проходила автомобильная колея. Сзади на куртке Хиппозы полукруглой белой полосой удобно пристроилась отчетливая надпись: "Love Air Force".

Сшибая вниз мелкие камешки, Хиппоза вскарабкалась на насыпь и замерла.

От изумления рот у нее невольно приоткрылся. Она сдвинула на лоб черные очки. Под очками внезапно обнаружились серые, прозрачно-бесстыжие глаза.

Разбитая колея, виляя по-собачьи, убегала по насыпи к мутным редкозубым очертаниям подмосковного поселка. А по другую сторону насыпи открывалось нечто. Там громоздились вонючие эвересты городской свалки. Там по кучам мусора суетливо расхаживали сотни чаек, бормотавших на каком-то балкано-малоазийском диалекте. Там низко стелились грязно-сизые дымы от горящего мусора. В глубине свалки ворочался и тщетно пытался пробиться к насыпи оранжевый мусоровоз – именно его рычанье услышала Хиппоза, проснувшись.

В общем, на редкость мерзопакостное было зрелище.

Хиппоза с отвращением повела носом, поморщилась. Посмотрела, посмотрела на все это безобразие, да и опустилась на корточки. Не сводя глаз с чаек, подобрала камень и, выпрямившись, с силой запулила его в ближайшую стаю, копошившуюся на куче вареных колбас. О том, что это именно колбасы, можно было догадаться лишь по форме и свинячим завязочкам на концах, потому что были колбасы изумрудно-белесого цвета. Камень вязко просвистел в мокром воздухе и шлепнулся в кучу экс-колбас. Птицы с диким воплями поднялись и замельтешили в воздухе.

Хиппоза спустила очки на нос.

– Хичкока на вас не хватает, – с отчетливым омерзением в голосе констатировала она, глядя на чаек.

Сплюнула. Подняла воротник куртки. Сунула руки в лямки рюкзака и, чуть косолапя длинными ногами, зашагала прочь от свалки и от московских окраин.

Через пол-километра колея сбегала с насыпи и впереди виднелось в туманной дымке загородное шоссе, по которому проносились в ореоле брызг редкие спешащие машины. Вот к нему-то Хиппоза и направила свои стопы, оглядываясь время от времени по сторонам.

Честно говоря, она еще толком не проснулась. И пока что сама не знала – куда идет. Вернее, знала, что идти ей особенно некуда. И чем меньше она будет об этом думать – куда идти, тем больше шансов, что ее не поймают. Хотя и это бабушка надвое сказала: Хиппоза уже прекрасно знала по своему пусть небольшому, но печальному опыту, что опасность всегда появляется оттуда, откуда ее совсем не ждешь.

Опасность, и опасность смертельная в буквальном смысле этого слова: такое ощущение, что все случилось пять минут назад – Хиппозу даже передернуло от омерзения и страха. И невольно она ускорила шаг. Ей было страшно уже почти два дня. Ужас гнался за ней по пятам, и она прекрасно понимала, что ее могут настигнуть в любую минуту: стоит только немного расслабиться, сделать неверный шаг – и все.

Но пока, слава Богу, преследователей не было видно, и ничто вроде бы не предвещало опасности.

Поэтому сейчас Хиппоза просто рассеянно переставляла ноги по раскисшей глине, перемешанной с гравием. Постепенно свалка откатывалась назад, крики возмущенных птиц стихали, превращаясь в туманное эхо.

Хиппоза шла прочь от города. Шла и невольно вспоминала, как все началось.